Я, зритель действа после тысяч лет,
разыгранного словно бы по нотам,
в греховных мыслях тщусь найти ответ:
за что ему вневременная ноша -
удел предателя, отступника, лжеца,
где рядом шествовали трусость, лесть и подлость
и в слове явленные, и в чертах лица
лукавом трижды...
Так о чём же помнить -
о поцелуе и вослед петле,
бесстрастно оборвавшей путь Иуды,
иль о бахвальстве, "от печали" сне
в последний час, о разорвавших узы
постыдным бегством, без одежд, нагим,
оставив Сына тьме и вероломству?
Иль всё ж о том, кто "бесом одержим",
был рядом с Ним до сцены эпилога?
Удел предателя? Но Ты ведь знал, Господь,
кто положил ему такую участь:
дарам Твоим необходим был плод
червивый, дабы осознать весь ужас
пути неправедных, способных даровать
убийце жизнь, крича истошным воплем, -
"распни Его": Он отнял благодать
рабами быть греховной жизни...
Воля
чьего же рода порождает тьму,
святые камни низостью шлифуя?
Чьего колена торжествует муж,
безвинных хладнокровно четвертуя?
Потомки "правды" чьей вершат дела,
смакуя "избранность", о месте к Трону споря?
Чья истина над миром зла взошла -
"святых" апостолов, предателя Иуды?
Две тыщи с лишним лет как он гоним
за то, с чем род людской живёт в согласье,
чем одержим, взлелеян и храним,
а он, Иуда, всё в потоке лавы
презрения, насмешек и плевков,
с клеймом владыки тьмы средь свор несметных,
кто кровью переполнен до краёв,
отдав безвинного на поруганье смерти.
Всё алчней действо: множится толпа
Иуд с блаженно-кроткими чертами,
и видящие слепнут до суда,
и соляными восстаёт столбами
пространство игр, не помнящее жертв
во имя заповеди новой: "да любите...".
Но мнутся с лёгкостью, как кровельная жесть,
кому посыл дан - пальцы опрокиньте...
Я, зритель ада у моих границ,
где жерла пушек сеют "добродетель",
среди блаженно-кротких мёртвых лиц
ищу Иуду, кто разрушит действо
безумия предательством святым
с самосожженьем вслед во имя жизни,
где каждый будет, словно Им, любим,
смеясь над прахом посрамлённой тризны.