Вот всё-таки забавная штука – время! То оно несётся вскачь да так, что ничем не удержишь… Мелькают дни, недели, месяцы… А то ползёт, как самая медленная, какую только можно себе представить, улитка… Столько дел успеваешь переделать, во стольких местах побывать, а всё одно до вечера ещё далёко… «Надо же! - воскликнешь ты, оглядываясь на прожитый день – И каким же это образом я столько успел-то?» А то вдруг и так случается, что бежишь, торопишься, аж дыхание перехватывает, ноги сводит от напряжения, а посмотришь назад и хоть за голову хватайся – вот он, порог-то, совсем рядышком, недалече смог удрать-то от него, как ни старался, совсем недалече… По разному проявляет себя время и для отдельного человека и для двух, стоящих рядом, одновременно…
Вот, скажем, лето! А при чём тут лето, спросите вы? А при том, что оно греет, да не всех одинаково… Городских жителей, дачников, так, а крестьян уже совсем по-другому… Что для дачников отдых и приятное развлечение в виде купаний в водоёмах и варки клубничного варенья, то для крестьянина лишь на короткий сон прерываемая изнуряющая работа, которая начинается ранней уже весною и заканчивается (ой, ли?) уже глубокой осенью с прилётом «белых мух». То пахота, то сев, то уборочная (косьба-молотьба), а между делом, так, для «отдыха», сенокос… А как иначе? Исстари оно так и впредь во все века, пока свет стоит, будет…
«Что посеешь, то пожнёшь!», «Как потопаешь, так и полопаешь!», «Зима спросит, где лето было!» Мудр наш народ! Кратко и ёмко, и ничего объяснять не надобно, всё как есть понятно!
Время, время… Только, вроде, Пасху праздновали, а вот уже и Пятидесятница у крыльца стоит… Берёзовые ветки да васильки за причельничками не повяли, как Пётр-Павел день убавил… С Петрова денёчки всё короче и короче, как кто-то невидимой рукой отбирать минуточки принимается… Оглянуться не успели – август, Спасы один за другим: медовый да яблочный, а там, глядишь, и ореховый… Успенье Богородицы, Матушки-заступницы Небесной…
Август… он уже и не лето вовсе, как и сентябрь ещё не осень! Сентябрь – он заботушка: всё спешит в амбары да закрома прибрать, в клети да подклети сложить, в погреба опустить да по чуланчикам разместить! Запасливому хозяину и зима в радость! А уж с Покрова-то батюшки свадьбы начинают по деревням-то играть! Самое разлюбезное для того времечко: и дел уже таких нет и угостить есть чем! Можно и роздых себе позволить, пображничать пару недель – не более! Хозяйственный глаз завсегда найдёт дело умелым рукам: там подправить, там починить, а со скотом и вовсе выходных не бывает, его круглый год обихаживать надобно: и поить, и кормить, а коров так ещё и доить! Скучать неколи…
Конечно, если у человека ветер в голове, то ему всё вот это хоть объясняй, хоть колом вбивай, а всё одно проку не будет: на печи лежать или в кабак сбежать… Но таких во всех трёх деревнях - Малые, Средние и Дальние Лучики, от силы если пяток всего и набиралось… Да только управляющий-то, Андрей Макарович-то, знал их всех на пересчёт и спуску не давал – не больно разгуляешься-то: враз работу сыщет! Вон хоть и на скотный двор навоз выгребать, скотникам да дояркам в подмогу. И хоть скрипи на него зубами, хоть до дёсен их искроши, а послабки не будет, не надейся! Вот они одни его и недолюбливали, да и то… и они понимали, что не от самодурства он с ними так… знали вину за собою… А весь остальной народ только что не молился на своего управляющего! Так ведь и было за что: вон все избы по его распоряжению к зиме опять пообновили – у каких крышу перекрыли, которым новые венцы подвели. В каждый дом зашёл-расспросил всего ли в достатке на зиму или есть недостаток в чём? Отец родной! Так и в глаза и за глаза называли!
А к детишкам-то как ласков да внимателен! Софья Иппатьевна целый флигель под школу определила, сама учит их читать-писать, пирогами да щами кормит! Или не забота, или не попечение? Не брезгуют, не гнушаются! Почитай всех до захудалого пастуха по имени окликают. Дочке своей раскрасавице да певунье не запрещают вон с Дуняшкой водиться! Не чудно ли, скажите: барышня, а как простая крнестьянка по хозяйству у подружки в дому хлопочет, в хлеву управляется! Нет, истинный Бог, святые люди и прибавить к этому нечего! Из соседских-то имений народ как весна настаёт бегом бежит, с голодухи спину через живот чешет. А вот в Лучиках и помыслить о побегах никто, даже самая распоследняя пьянь, не могли! От добра добро не ищут! Вот уж чего не хватало… Уж какой, думается, Лев Сергеевич, барин-то, внимательный да приветливый был, а всё одно от Андрея-то Макаровича далеко отстоит… Но уже за то ему и низкий поклон и вечное благодарение, что сыскал для них такого человека! А, поскольку, он к ним с таким обращением, то и они со всей душою: работали без кнута да нареканий, как на самих на себя и даже лучше, не желая даже хоть чем-нибудь расстроить или не угодить!
Вот только ребятишек что-то у Софьи Иппатьевны не получалось выносить… Бабы-то тайком от неё и молебны заказывали и со странниками Божьими к святым угодникам записочки писали, но… Одна только Варвара радовала родительский-то глаз… Сынок-то ихний как уехал на учёбу, так что-то пока и не объявлялся… Говорили про это разное… Но только местные тут же пресекали всякие домыслы, не позволяя пришлым каким чернить имя семейства Галкиных!
Дуняшкину свадьбу, оно и правильно, перенесли с сентября на сам Покров. Ох, и какой же снег посыпал на кануне-то, почти за неделю до самого Покрова-то! В одну ночь всё вокруг изменилось да преобразилось до неузнаваемости! Белая пушистая пелена укрыла собою и поля и луга, и все дороги-подъезды. А, вроде бы, ещё вчера нудный, надоедливый дождь перекрасил весь мир, и небо и землю, в тусклый и унылый, грязно-серый цвет и так размесил почву под ногами, что только верхом проехать куда-то можно было, никакой тарантас не одолел бы пути, никакие битюги не одюжили бы вытащить его… Глубинка она и есть глубинка… Но потом вдруг резко подморозило и пошёл снег, да не на час, не на два, а почитай, что на всю неделю! То-то ли не радость, то-то ли не веселие! Куда ни посмотри: белым-бело, даже темнеть в вечеру позднее стало!
Ой, какой же нарядный «свадебный поезд» за Дуней-то приехал! Гривы у коней в косички заплетены, хвосты расчёсаны – по ветру стелятся! Под дугами колокольчики да бубенцы звенят – перекликаются, а сами дуги все лентами разноцветными изукрашены! На санях, покрытых мягкими овчинами, молодёжь с гармошками, с песнями, с хохотом – праздник! А нешто не праздник? Свадьба! Радость! Событие, о котором ещё долго потом говорить, перебирая да перевирая, будут!
Сам жених на первых санях в новом полушубке нараспашку ( подарок от управляющего!), в яловых сапогах, не скрывающий и волнения и какой-то, как самому казалось, глупой растерянности от всего предстоящего и уже происходящего с ним в сегодняшнем дне, смущённо отмахивался от подначек товарищей и девчат, что побойчее!
Народ всех трёх деревень, всех трёх Лучиков, высыпал на улицу посмотреть, полюбоваться, порадоваться и за молодых, и празднику, и новой зиме, которая, словно раскрасавица-молодка, встречала вот этот свадебный обоз, вдруг возомнив себя той, за кем он так весело с песнями и гиканьем мчался по нарочно ею расстеленному белому и непорочному,как юная невеста, сверкающему серебром, насту!
Сразу после завтрака вся семья управляющего в полном составе входила на крыльцо избы Дуняшиных родителей, которые хотя и знали, что оно так будет, и надеялись на это, а всё одно и растерялись, и не имели представления, что говорить и как посмотреть… Молча поклонились да так и застыли столбом в полнейшей растерянности… Неловкость создавшегося положения быстро исправила, считавшаяся здесь своею, Варя. Она, осмотревшись и не заметив тут, в сенях, подруги, громко и властно позвала её по имени: «Дуня! Выйди, пожалуйста, к нам!» И та через секунду выскочила из дальней комнаты, обрадованная её приходом, но увидев, что та не одна, застыла молча рядом со своим родителями, с огорчением поняв по смурному взгляду Вареньки, что та, к сожалению, не сможет находиться рядом с нею, как мечталось до этого, в такой важный для неё, для Дуни, день…
Софья Иппатьевна, сделав шаг к юной невесте, вдруг раскрыла ей объятия: «Дунечка! Подойди ко мне, девочка! Позволь нам всем поздравить тебя с таким серьёзным событием в жизни любой женщины! Позволь пожелать тебе любви и понимания в новой семье и счастья в супружестве! Здоровых и красивых вам деток!» На этих словах и без того смущённая девушка и вовсе заалела майской розой… Но мать Вари, как бы не замечая того, продолжала своё поздравление: «Вот, позволь нам преподнести приготовленные для тебя подарки! – и указала рукою на внушительного размера плетённый короб в руках Андрея Макаровича – В нём несколько комплектов постельных принадлежностей, которые Варя, подруга твоя, сшила сама, работая с самой весны! От меня лично вот держи-ка на память!» – и протянула ниточку ярко-красных коралловых бус. «А от барина нашего, Льва Сергеевича, на обзавод будет вам тёлочка и овца с двумя ягнятками! – подключился к поздравлению управляющий – Живите дружно! Любите друг друга! Родителей не забывайте, относитесь к ним со всяческим уважением!» Не ожидавшие такой к ним щедрости, родители невесты повалились ему в ноги. «Да будет вам! Нешто я икона, чтоб передо мною лбом-то об пол! Подымитесь, ради Бога! Ну – совет, да любовь! На этом позвольте откланяться…» - и они тут же поспешили уйти, дабы по новой не расстраивать собственную дочь, от которой накануне, что только не услышали…
Когда Варя узнала, что родители не намерены пустить её на свадьбу к Дуняше, она в первую минуту даже не могла в это поверить: как же так, лучшая подруга выходит замуж, а её рядом с нею не будет? «Папенька! Я вот, что вам скажу: Это совсем не правильно, несправедливо и очень даже обидно! Я должна, вы понимаете, должна быть рядом с Дуней!»
«Ты должна прежде всего слушать и выполнять то, что скажут тебе твои родители! И вот это непреложный для тебя закон! Не место дочери управляющего среди пьяных мужиков, можешь ты это понять? Не место!»
«А, разве, я не слушаюсь вас? И причём тут пьяные мужики? Почему вы не хотите понять, что я должна поддержать Дуню в ту минуту, когда она особенно будет в этом нуждаться!»
«Там и без тебя найдётся кому её поддержать! А вот если ты и дальше будешь пытаться продолжать разговор в таком тоне, то и поздравлять её мы пойдём с мамой вдвоём, без тебя! Надеюсь, я доходчиво разъяснил сложившуюся ситуацию?»
«Весьма! – съязвила она в ответ – Весьма доходчиво… Вы, папенька – тиран! Самый настоящий тиран, без души и сердца, вот, что я вам отвечу и знайте, что отныне я так и буду к вам относиться!»- залилась слезами, не выдержав напряжения Варя.
«Ах, вот даже как? Ну, что же, моя дорогая! В таком случае я тоже перестану отныне закрывать глаза на твоё участившееся безобразное поведение! Хватит! Пора ставить тебя на место! Я не позволю сопливой девчонке ультиматумы мне тут выдвигать… Марш в свою комнату и чтобы до ужина ты мне не попадалась на глаза! Понятно?»
«С огромным удовольствием! – вновь полоснув его взглядом, огрызнулась она и медленно, нарочито и демонстративно пошла к себе.
Во время всей вот этой, пожалуй, первой серьёзной размолвки отца с дочерью, Софья сидела ни жива, ни мертва, боясь даже словом вмешаться в перепалку двух, ни в чём не уступающих друг другу, характеров, опасаясь тем самым только «подлить масла в огонь». Ей казалось, что продлись она, эта перепалка, ещё хотя бы на пару минут дольше, то произойдёт что-то ужасное, что-то непоправимое вовсе… Несмотря на то, что они были родными и любящими ( и это – без сомнений) друг друга людьми, несмотря на разницу в возрасте, сейчас, вот именно в данную минуту, всё это было решительно отодвинуто на задний план, если не перечёркнуто (чего она боялась больше всего) навсегда… Маленькая, хрупкая девочка и взрослый, состоявшийся мужчина сражались, отстаивая каждый свой, на равных… И победителя в произошедшей схватке не было… Каждый остался при своём, не желая уступить или хотя бы поступиться чем-то…
«Да, что же это такое, скажите мне на милость? – продолжал бушевать отец – Это кого же мы вырастили, позвольте узнать? Если сейчас она словом уступить не хочет, то что же будет когда ей шестнадцать-то исполниться? Если она уже сейчас на отца ногами топочет, а тогда, что, с кулаками набросится? Соня! А ты что молчишь? Вот почему ты стараешься ей во всём потакать, а? Потатчица, честное слово, потатчица… Я ли не говорил тебе, пристрожить девицу пока ещё это можно было сделать? Говорил? И не раз говорил! А ты всё по головке её гладишь: ах, поэтесса, ах, птичка – певичка! Вон она что вытворяет, соловушка-то твоя! Чуть глаза отцу родному не выцарапала… Объяснял, объяснял, втолковывал, втолковывал, что нечего ей там среди пьяных мужиков находиться! Нет! Как об стенку горохом слова-то мои отскочили и рассыпались… И в кого только такая упрямая уродилась? И туда и сюда посмотрю – не в кого! И в той и в другой родове прежде всего с разумом дружили… А эта… Слов нет… У меня просто нет слов…» - развёл он руками и с треском захлопнув дверь в гостиной, выскочил прочь, не оглянувшись на потерявшую сознание жену…