Незаметно пролетело ещё три года… За это время подруга Вареньки успела стать мамою двух совершенно очаровательных малышей, близнецов, Машки и Сашки, чуть не расставшись при этом с жизнью. Что такое пятнадцать лет в вопросе деторождения? «Рано!» - ответит на этот вопрос любой квалифицированный доктор. На Дуняшино счастье именно такой и был доставлен к ней из близлежащего городка попечением управляющего когда, начавшиеся вдруг роды, остановились, замерли на месте, создавая несомненную угрозу жизни плода (кто мог знать, что их там два?) внутри совсем юной перепуганной роженицы, да и ей самой тоже. И, конечно же, никто другой, кроме Вари, не мог стать их крёстной мамой! Как только выдавалась свободная минутка, она, с разрешения отца, конечно, мчалась в соседнюю деревню, где теперь жила её подруга в новом, только что отстроенном, пусть и совсем маленьком домике с уже обожавшим её Ильёй, и с полным упоением и нежностью помогала Дуне в её заботах о малышах!
С того самого вечера накануне свадьбы Дуняши, когда у неё с отцом произошёл ужасный скандал, Варя совершенно изменила свою манеру поведения. Стала более сдержанной в проявлениях каких-то эмоций, выборочно-серьёзной в словах и репликах. Со стороны могло показаться, что девочка одумалась, но это только со стороны незнающих её людей… Для того, чтобы одуматься, нужно было вначале либо согласиться, либо смириться, признавая свою неправоту… Нужно было признать своё поражение… А вот этого как раз она допустить не могла! Она не умела прощать и не хотела этому учиться... Нет, Варя просто-напросто замкнулась в себе настолько, что вычеркнула отца из своей жизни вообще… однажды, но навсегда, то есть сделала то, чего всегда так боялась её мать… Покинуть дом, уйти, не представлялось возможным и не только потому, что не было таких родственников, которые признавали бы существование их семьи, но ещё и потому, что опять же реально оценивая ( не удивительно ли в таком юном возрасте?) свои возможности, вынужденно смирилась только с этим существующим положением вещей. Она прекрасно знала, что даже если бы она куда-то и убежала, отец непременно бы её настиг и вернул обратно, сделав после этого существование под одной с ним крышей невыносимым вовсе. Единственной возможностью покинуть этот дом, как представлялось ей во время участившихся бессонных ночей, являлось замужество, до которого было ещё далеко… По крайней мере, года через три-четыре, не раньше… Так что главное сражение было ещё впереди, поскольку ни за что на свете она не согласится с выбором отца, кого бы он ей не предложил… Это было принципиально, пусть даже и во вред себе… Вот почему теперешнее своё поведение Варя сделала настолько правильным и безупречным, исключающим вовсе даже ничтожную возможность с его стороны для каких-либо придирок, что подчас у неё открывалась самая настоящая рвота и спазмы где-то в глубине кишечника, что вполне могло быть объяснимо постоянной эмоциональной перегрузкой, нервным перенапряжением… Её тошнило и от самой себя, и от этого дома, который по её убеждению был наполнен лицемерием и враньём. От этих приторных улыбок, посылаемых родителями друг другу… от всего! Варя выжидала… Выжидала, когда станет старше, чтобы уйти отсюда, не сожалея и не оглядываясь…
К матери она относилась более терпимее, по-женски (!!) жалея её уже за то, что та была вынуждена, по её детскому или недетскому убеждению, жить с таким человеком, как отец… Но никогда уже впредь не снизошла и к ней, не впустила в душу, исключив даже намёк на какую-нибудь откровенность и доверительность… Но внешне, со стороны, они все трое по-прежнему смотрелись идеальной семьёй с завидным согласием и взаимным уважением друг к другу. Варвара больше не позволяла себе дерзить или грубить родителям даже тогда, когда они могли бы расценить это вполне оправданным.
Тихие, спокойные завтраки, совместные обеды и ужины, и даже праздники с шумным застольем, когда, пусть и весьма редко, случались в доме гости. Всё, как и должно быть, с точно продуманной и тщательно выверенной осторожной речью, уместными вопросами и корректными ответами…
Как долго это могло продолжаться никто из членов семьи не знал, но каждый из них был уверен – не до бесконечности… Что-то внутри семейных отношений зрело… Но, опять же, никто не смог бы сказать в ком точно и как оно проявится… А потому все трое были каждую минуту настороже, не желая до поры до времени разрушить такой хрупкий и ненадёжный их мир…
И вот с декабря месяца Варваре пошёл шестнадцатый год. Она заметно возмужала и ещё подросла настолько, что ростом чуть ли не сровнялась с отцом, став почти на голову выше матери… Из угловатого, нескладного подростка, она превратилась в очень приятную барышню, впрочем, лишённую какой-либо трогательной "хрупкости". У неё сформировалась ладная, точённая фигурка с вполне уже обозначившимися линиями и пропорциями. Роскошную, красивейшую свою косу она укладывала вокруг головы в прямо-таки царскую корону, заставляющую видимой тяжестью слегка откидывать голову назад и вверх, что придавало походке девушки необыкновенную величавость, которая совсем незнакомому человеку могла бы показаться чуть ли не заносчивостью и горделивостью, что ли… Но незнакомцы в Лучиках бывали крайне редко, а местных, знавших её с пелёнок, это никак не могло ввести в заблуждение. Варю по-прежнему любили в деревне за ровное ко всем отношение и уважение крестьянского труда. Ей до сих пор ничего не стоило подойти и помочь, в каком бы месте эта помощь не потребовалась.
Однажды (это потом передавалось из уст в уста) она заметила застрявшую в грязи телегу с поклажей и совсем уже выбившуюся из сил лошадь, которую растерявшийся возчик хлестал кнутом, понукая тем самым умножить усилия и вытащиться, наконец, из этой колдобины… Молча отодвинув мужика в сторону, Варя одной (!!) рукой приподняла зад телеги и тихо сказала лошади: «Но!» Та, явно почувствовав половинный груз, рванула вперёд. Пробежав несколько шагов, барышня опустила телегу на землю, отряхнула забрызганный подол платья и, погрозив пальцем опешившему мужику, пошла своей дорогой, не считая вовсе, что только что совершила нечто такое, из-за чего стоило стоять, и смотреть на неё, раскрыв рот…
Последние годы она редко посещала деревенские посиделки и ещё реже пела на них, но если такое случалось, то после говорили об этом не одну неделю спустя… Редкой красоты и силы голос её покорял и завораживал слушателей… Равных или хотя бы подобных в округе не было вовсе…
И вот как-то однажды, пытаясь пошутить, отец, посмотрев на неё, намекнул матери: "Жениха поискать бы нужно! Подросла невеста! Да только не у всякого купца хватит денег на такой товар-то!" Мать испуганно смотрела в лицо дочери, пытаясь предугадать реакцию на подобное неосторожное заявление, безмолвно призывая её к сдержанности. Та сидела, выпрямив и без того прямую спину с вдруг окаменевшим вовсе лицом, а потом, как будто что-то решив про себя, подняла на отца свои дерзкие глазищи и глядя в упор чётко, выделяя каждое слово, проговорила: «Мужа себе я буду выбирать сама и прошу вас (подчёркнуто!) не беспокоить себя по этому поводу! – и, помолчав, добавила – А теперь позвольте мне покинуть столовую: я сыта!» Вот это «сыта» было сказано таким оскорбительным тоном, столько было вложено ненависти и откровенного презрения в четыре буквы короткого слова, что отец, правильно понявший и смысл, и интонацию, в первый момент не смог ничего произнести, лишь кивнул головой, мол, иди! Она встала, аккуратно приставила стул и вышла.
«Всё! – негромко произнёс очнувшийся Андрей Макарович – Моё терпение лопнуло! Завтра же займусь поисками мужа для неё и - не сметь мне возражать!» Но здесь уже не было таких, кто посмел бы это сделать…
Ах, как же в тот год цвели сады! Бело-розовое кружение лепестков, взгляд от которых невозможно было отвести вовсе, рождало понятное только влюблённому сердцу и томление, и ожидание чего-то… Чего? Да кто же про это знал! Чуда, волшебства, встречи… Любви!
Варя уже давно тайком встречалась с Николаем… Ещё тогда, когда в первый раз вдруг рассорилась со своею семьёй и сидела в полнейшем одиночестве, страдая и рыдая на заветных качелях в дубраве… Он каким-то непостижимым чутьём почувствовал, что вот именно сейчас ей так нужна его дружеская поддержка и понимание, внезапно появился даже без шапки на голове, несмотря на снегопад… Крепко прижав к себе горько плачущую девочку, он не произнёс ни одного слова… Просто сидел рядом и слушал… Терпеливо, не перебивая, не сочувствуя и не расспрашивая… ПОНИМАЯ! Понимание – вот та единственно важная вещь, которой так не доставало взрослеющей Вареньке на тот момент… А потом молча встал, вытер своею ладонью слёзы на её таком несчастном, но таком бесконечно дорогом ему лице, и, чуть наклонившись, поцеловал в беспомощно кривящийся рот… Так тихо, так нежно, едва-едва ощутимо, прошептав единственное слово: «Терпи!» - и повёл её за руку по заснеженной тропинке домой. Не дойдя до особняка несколько десятков метров, у высокого амбара, они остановились вновь, молча глядя друг на друга… И он вновь поцеловал её алые, вдруг обветрившиеся губы, чуть более настойчиво, но и более сладко, совсем чуть-чуть прижав к такой надёжной и такой, как вдруг ей показалось, крепкой своей груди… «Терпи и жди! Слышишь?» «Да!» - кивнула она и, нагнув голову, побрела по сугробам домой…
С тех пор прошло три года… Их встречи стали носить совсем другой характер и оттенок… Встречаясь в условленном месте, они уходили куда-нибудь подальше в луга, леса, где было меньше всего вероятности натолкнуться на любопытный взгляд или длинный язык… И – целовались… говорили… и снова целовались, не позволяя рвавшейся наружу страсти накрыть их с головою… Пока это получалось… Но вот это «пока» было настолько ненадёжной преградой, которая однажды обязательно рухнула бы, погребя влюблённых под своими обломками… Но…
«Софья Иппатьевна!» – проговорила однажды явно смущённая одна из работниц по дому. «Что тебе, Наталья? – недовольно отозвалась та, поднимая голову от пялец – Что такое могло произойти, что ты решилась потревожить меня?»
«Там Варвара Андреевна… с Николаем… конюхом…» «Где? – встревоженно перебила хозяйка – Где ты их видела?» «За амбарами… я за водой было пошла, в родник-то… А они там в траве… целуются…» «Тихо! Молчи! Поняла меня? Молчи! Никому больше ни одного слова! Узнаю – не поздоровится! Андрей Макарович шутить не будет!» «Нет, нет, что вы? Я толечко вам…» «Смотри у меня!» - с неожиданной угрозой прошептала Софья, а сама быстро, как могла, побежала к указанному месту предотвратить беду, если ещё не поздно…
Подбежав к амбару, обошла его кругом и только тогда увидела счастливых, ничего не подозревающих влюблённых. Они уже не целовались, нет, но она лежала на его согнутой в локте руке и смотрела на проплывающие в небе облака, а он… Столько обожания и восхищения Соня никогда не видела даже в глазах безмерно любящего её Андрея… Это было настолько поразительно, что ей вдруг захотелось остаться незамеченной и уйти, не мешать им! Неожиданно для неё самой вдруг яркой вспышкой где-то в глубине её материнского сердца плеснулась зависть… да, да, да… банальная, пошлая зависть к собственной дочери от того, что вот она, её Варюха-горюха, сумела оказаться быть достойной любви ( и какой любви!) такого парня! Софья полностью была уверена в порядочности и честности его намерений в отношении её дочери! Он никогда не стал бы причиной её позора, никогда бы не переступил грани дозволенного…
И отныне она была на их стороне!
Отступая потихонечку к стене амбара, Софья уже почти ушла, как вдруг под её ногой с оглушительным треском сломалась сухая ветка… Варя вскочила первой, поскольку он запутался в её до середины длины расплетённой пушистой косе, и увидела прямо перед собою мать… Медленно поднялась с земли… Вскочил на ноги и Николай, тут же принявшийся заботливо отряхивать подол её платья от налипших сухих травинок… «Оставь! – тихо проговорила она и отвела его руку в сторону, потом сделала несколько шагов вперёд и встала живым щитом для своего возлюбленного, решительно и вместе с тем выжидательно глядя матери в глаза… «Мам?» «Иди в дом, Варя! А вот тебя я попросила бы остаться!» «Нет! – тихо, но твёрдо возразила дочь – Я буду с ним рядом! Говорите, что хотели сказать!»
«Хорошо… Как тебе будет угодно… Ну-с, молодой человек, это снова вы… Завидное постоянство… Вы сами-то ничего не хотите мне сказать?»
«Давно уже хочу, да вот она – кивнув на Варю, произнёс Николай – Всё отговаривает и отговаривает…»
«И что же вы мне собирались сказать?»
«Не лично вам, собственно говоря… Ну, то есть вам, но только обоим с Андреем Макаровичем сразу – стушевался было Николай, но посмотрев на любимую, продолжал уверено и чётко – Мы любим друг друга и хотим пожениться, стать мужем и женой! Это всё, что я хотел сказать!» - вновь засмущался парень под пристальным взглядом Софьи Иппатьевны.
«А ты что молчишь? Неужели тебе добавить нечего?»
«Есть и, поверьте, много чего! И мне, безусловно, придётся это делать и не раз, отбиваясь от вас с отцом… Да, мы любим друг друга, давно и вы это знаете не хуже меня!»
«Позволь, позволь! – перебила дочь Софья – Ничего подобного я не знаю! Да, как взрослый человек, я замечала прежде его увлечённость тобою, но ты тогда была ещё таким ребёнком, что мне казалось, всё это и не серьёзно и быстро пройдёт…»
«Вы ошибались, Софья Иппатьевна! – вступил в разговор Николай – Я никогда не был просто увлечён соловушкой, я всегда её любил! И с годами эта любовь становилась только крепче! Но в одном вы правы, тогда она не поняла бы моих чувств к ней и я молчал до поры, боясь испугать и оттолкнуть её… Но теперь…»
«Но теперь, сударь мой! Вы просто обязаны пойти к её отцу, чтобы законным образом просить руки его дочери! Скажу сразу, он не будет от этого в восторге, как вы сами несомненно догадываетесь… Да, Андрей Макарович имел совсем другие виды на устройство судьбы своей единственной дочери, в совсем другом обществе предполагал найти ей достойную пару – и это тоже не может быть для вас секретом… Но… Я на вашей стороне, хотите верьте этому, хотите нет…» - еле слышно договорила она и медленно пошла прочь, согнув спину и опустив плечи… Ставшая вдруг ненужною шаль, зацепившись за что-то на её поясе, беспомощно волочилась по земле вослед за своею хозяйкой…