Сказка о двенадцати царевнах,
о бедном дворянине Еруслане
и о Царь-девице
Вступление
В тридесятом государстве
в благодушии и
барстве жил и правил царь Федул.
Чаевал и в ус не дул.
От жены имел своей
он двенадцать дочерей –
за одну лихую ночь
расплатиться был не прочь.
Соблюдал их в строгой вере,
под замком и в черном теле
к молодцам девиц держал,
всех проказников сажал.
Но в народе слыл он добрым,
а среди царей – хоробрым,
лихо не рубил сплеча,
не держал и палача.
Царь безбедно правил миром,
с престарелым бомбардиром
вспоминал минувший свет
и утехи юных лет.
Что утехи! Эко дело!
Но без них
не мил свет белый,
коль душа горит еще
и свербит
меж ног сверчок.
Царь, мужчина умудренный,
опытный и просвещенный,
думал – знал, как дважды два,
где у женщин голова,
руки, ноги, грудь и дух,
знал, что их ласкает слух.
Изучив на многих девах
вид и смысл участков тела,
дочерей своих стерег,
в целомудрии берег.
Царь Федул их прочил в жены
знатным верным приближенным
и царям соседних стран,
не точили б ятаган.
Шла их жизнь спокойно, тихо,
няньки дев не знали лиха,
и прошло осьмнадцать лет,
как явились девы в свет.
Тут царю нашлась задача –
чудеса что эти значат:
утром няньки в спальню входят,
что же там они находят?
Тяжело вздымая грудь,
распластавшись как-нибудь,
ножки – в сладкую картину,
а сорочки в кучу скинув,
спят царевны, розовея,
прелестями чуть темнея.
А сорочки – рвань одна,
им не та уже цена.
Царь, загадкой удивленный,
ночью размышлял бессонной:
«В спальне ночью тишина,
стража у дверей сильна,
и забор высокий, крепкий,
что же вытворяют девки?»
Свет мудрее темноты,
царь, с тоской уже на «ты»,
новым чувством удрученный,
утром кличет подчиненных.
Собрались в покоях царских
лица в званиях дворянских
и министры, и купцы,
генералы-молодцы.
Царь, испив ендову с квасом
(жажда, просто нету спасу!),
вышел, горя не тая,
и сказал: «Печаль моя
ныне – дочери родные,
кобылицы молодые,
не объезжены никем,
видно, мучаются тем».
Все их странности ночные
царь поведал и больные
от бессонницы глаза
устремил на небеса.
Средь вельмож пошло движенье
и шептанье, и сопенье.
Поднялся один буян,
из беднейших из дворян,
по прозванью Еруслан.
«Государь, - он молвил кратко, -
мне дозволь решить загадку».
«Молодость твою ценя,
я даю на все три дня.
В спальню девичью дозволю
заходить, но в Нашей воле
буйный орган отчленить,
коли будет он блудить», -
этим кончил царь совет.
Все уладится иль нет,
то решать не мы уж будем.
Ход истории всей – в блуде.