Оселя. рассказ
Человеческие мальки и рыбьи детёныши с одинаковым старанием пенили мелководье. Песчаный берег лоснился от непривычно щедрого светила, по подбородкам небоскрёбов на том берегу пруда обильно стекал солнечный жир. Левее, у самого горизонта, улыбчиво морщились скалы.
В голубом горячем киселе неба плавали белёсые пенки облаков. Пахло непонятно и густо… Наверное, если по кухне японского ресторана разбросать охапки сена, можно приблизиться к этому летнему, речному букету….
Как-то так и выглядит рай, - подумала Олеська, накупавшись до льдинок в груди и мурашек на красивых руках. Место на пляже она выбрало удачное, - не близко к берегу, где было многолюдно, а в тени акаций и берёз, - там примяв разлапистые лопухи, парочка странных дедов играла в шахматы, чередуя это высокоинтеллектуальное занятие с распитием портвейна, скромно пощипывая плавленые сырки, видимо отдавая дань давно прошедшей молодости, и предаваясь не менее интеллектуальным разговорам.
Вот и сейчас, рухнув на прокалённый солнцем плед, прикрыв глаза соломенной шляпкой, девушка услышала начало новой дискуссии…
Сутулый дед, в сером от времени свитере крупной вязки, с шикарной лысиной, чуть тронутой загаром, вкрадчиво поторопил партнёра : Ходите, профессор!.. На что тот горько посетовал:
- Ну, профессор, ну и что?.. Знаешь, Серафимыч, меня уже несколько лет гнетёт то, чем я занимаюсь, преподаю мёртвые знания о мёртвых людях и забытых цивилизациях… Кому это нужно, какая от этого польза?.. Зря я зарплату профессорскую получаю, время у студентов ворую… Профессор ещё больше расслабил однотонный синий галстук, расстегнул ворот голубой летней рубахи в тонкую полоску, и стал усиленно тереть сильной ладонью ухоженную седую бородку, что, видимо, означало крайнюю степень волнения.
- Брось ты, Юра, самокопанием заниматься, - нет мёртвых и бесполезных знаний…. Один мой знакомый, к примеру, как хохму прочёл в школе о том, что при завоевании Вейнсберга в 1140 году король Священной Римской империи Конрад III позволил покинуть разрушенный город женщинам и унести в руках то, что они пожелают. Женщины вынесли на плечах своих мужей. После, в возрасте слегка за сорок, вновь натолкнулся на это предание, и вдруг ясно осознал, что не потащит его жена из осаждённого города… Его не вынесет точно…. Понесёт кого-то другого. Утром, с лёгким чемоданчиком и гармонью он ушёл куда глаза глядят…
- Ты про себя, Петя? – оживился профессор.
- Да хоть бы и так, - насупился Серафимыч. - И опять же о так называемых «мёртвых» знаниях, Почему триста спартанцев могли послать к чертям всю мощь империи, а я не могу высказать в лицо начальнику то, что он заслужил?..
- И ты высказал?..
- А то, даже его «Паркером», для наглядности, гитлеровские усики нарисовал на его жирной физиономии…. Да, были и у меня свои Фермопилы. И как Рим не пережил такого позора, и наш «дуче» вскоре был пережёван шестерёнками бытия. А ты говоришь…
- Ну и потерял и семью и работу….
- Приобрёл, зато, неизмеримо больше… Вот эти лопухи, эти акации, к примеру, элегантного, но комплексующего собеседника… Чудные рассветы, первый нежный снег, и понимание того, что никогда бы не понял… Например, ощущение свободы. Ты вот, Юра, можешь позволить себе прямо сейчас сорваться в Питер, к примеру, можно бесплатно, на электричках, и бродить белыми ночами просто так, размышляя о жизни?...
- Ну нет, конечно, у меня обязательства, кафедра, аспиранты, семья, в конце концов…
- А я могу… И кто из нас свободней и счастливей?... Я возможно и не поеду, был там недавно, но от осознания того, что могу, мне как-то дышится легче…
- «На свете счастья нет, есть лишь покой и воля», - процитировал слегка уязвлённый профессор Юра.
- А ты, Викторович, за Пушкина не прячься, покоя и воли, у меня, как раз в избытке…. Да и Сергеич писал это не в лучшем расположении духа… Ты ещё вспомни: «И я, гуляка, вечно праздный, потомок негров безобразный…».. Счастье есть.. Вот чудно же сидим, выпиваем в меру, на доске, случайно сложилась довольно редкая защита Каро - Канн, детишки, орущие из воды, прибавляют оптимизма!... Почти рай!!! А ты представь, что нас накрыло невидимым, но прочным куполом, и мы, никуда до вечера не собираясь, вдруг осознали, что если захотим вдруг, то не сможем…. И это осознание за пять минут превращает наш рай в ад. Хотя солнце светит по-прежнему, и портвейна у нас в досталь, и партия интересная, и уходить никуда не хотели…. А вот, от банальной невозможности сделать то, что и не хотелось, отчаянно хочется именно это и сделать. И смута в душе, и счастье куда-то пропадает безвозвратно…. А?..
- Пожалуй, соглашусь, - Юрий Викторович встряхнул взлохмаченной бородкой, - внешне рай и ад, вполне могут выглядеть одинаково… Ну, давай, не будем о грустном, как говорится, «малачи гырусть, малачи, не тырожь сытарых ран»…
Олесю от параллели рай-ад словно шокером ударило… Какая-то очень нужная и важная для всей последующей жизни мысль забродила в её рыженькой головке, но не могла оформиться в слова….
Солнце преград не знало, и пробивалось сквозь поля соломенной шляпки и сомкнутые веки. Яркие блики растревожили память, словно в калейдоскопе, вспыхнули картинки недавнего прошлого. Дружная общага Архитектурного института, подруги-хохотушки, майонез с батоном и пустой чай за неделю до стипендии. Ночные споры о призвании и смысле жизни. Первая выставка картин, весьма скромная. Проект Зелёного Дома-Квартала. Где это всё?..
Потом появился он. Подошёл на выставке. Элегантный, улыбчивый, щедрый. Леська не любила мальчиков-мажоров, но натиск был ошеломительным, и месяца через два крепость пала. А ещё через полгода, получив диплом, Олеся переехала к Вадиму. Тот настаивал, чтобы Леся не работала, занималась хозяйством и собой, и поначалу ей это даже нравилось. Правда, подруги избранника раздражали, запах красок бесил….
Как-то незаметно подрастерялись закадычные подруги, даже звонки раздавались всё реже.
Поостыл и Вадим. Никаких предложений не следовало. Начались непонятные командировки толи на север, толи в сауну за углом, или отцовскую дачу. После командировок пах Вадик терпкими духами, дорогим алкоголем и равнодушием. Лишь раз увидела его Олеська прежним. С тем же напором, что когда-то ухаживал за ней, Вадим выбирал новую машину. Но вскоре охладел и к железной подруге….
Рай и ад, ад и рай, - не выходил из головы юной купальщицы стариковский разговор. Совсем иначе стала выглядеть шикарная двухуровневая клетка, в холодную пустоту которой предстояло Лесе вернуться. Вадик вновь был в отъезде…
День затих. Мягкая, парная тьма опустилась на землю. Чуть алел горизонт. На пустынном берегу старик жарил на прутиках язычки только выловленных раковин. Костёр горел ровно, без всполохов. Точно также сидел он у другой реки, в другом веке. Мясо было такое же нежное, только друзей у костра было тогда много, а лет мало…. Сами собой родились строки:
Солнце упало за скалы,
Берег запачкав розовым.
Волны уснули устало,
Стих ералаш берёзовый….
Искры костра как звёзды,
Падают без причины….
И для желаний поздно,
И не разгладить морщины…
Профессор Юра в уютном кресле, при свете торшера пытался прочесть чью-то диссертацию, но мысли отчего-то путались, а в голову лезли разные глупости. К примеру, дурацкая мысль о том, что стоит похудеть, иначе, как хрупкая супруга вынесет его из крепости…. И захочет ли?.. «Какая, к чёрту, крепость!», - досадливо выругался профессор, и достал из холодильника запотевший графин….
Последний трамвай нёс в пустом чреве чему-то улыбающуюся Олесю. Впереди ждала новая жизнь и старая подруга, которая ещё на первом курсе ласково дразнила Леську Оселей, намекая на излишний романтизм и безалаберность. Впереди ждал Зелёный Город-Дом, новые картины, и возможно, батон с майонезом.
В просторной прихожей прошлого, на трюмо, придавленный связкой ключей, покоился лист бумаги с лаконичным текстом:
ПРОСТИ,
ПРОЩАЙ.
И Я ПРОЩАЮ,,,,
--------------------------
рисунок автора.