С украинского http://virshik.com.ua/listings/lesya-ukraїnka-polyarna-nich/
Сидели мы у догоравшего камина
Все вместе – было вместе нас немало –
И видели, как змейки голубые
Дрожали, исчезая меж углями,
Взвивались златотелые гадючки
И лезли, а за ними чёрный уголь
Седел, как будто старше становился.
Нам тот приют теснее всё казался,
Тьма из углов давно к нам подползала
И обступила нас – как обложила.
Последняя свеча наша сгорела,
И ни стола не стало видно даже,
Ни пятен от пролитого вина,
Ни рюмочек пустых да битых,
И никаких остатков от банкета…
Как будто был этот банкет последним,
Так тошно было нам теперь на свете.
Один из нас промолвил: ”Как погаснут
Все угольки, тут станет, как в гробу”.
”Так принеси еще угля”, - вдруг кто-то предложил.
”Угля? Откуда? Разве ты не слышишь,
Как вьюга разыгралась? Если хочешь
Расстаться с жизнью, то попробуй выйти”, -
Понуро первый возразил и смолк.
“Уж лучше переждать нам в темноте,-
Так самый юный весело сказал. -
Запас еды тут есть, на ощупь будем
Мы передвигаться, а там наступит день…”
“День, говоришь, а ты откуда знаешь?”
Все на него зашикали сердито,
Но парня это вовсе не смутило.
“Известно всем, что ночи дни сменяют,
А дни сменяют ночи”. Еще и рассмеялся.
“Вот это так сказал!- отрезал злобно дед. -
Чему ты, бестолочь, смеешься?
“Известно всем!” Небось и то известно,
Что чаще смерть к нам по ночам приходит,
И до восхода солнца”… ”Ба! Да когда время умереть,
То день иль ночь – без разницы уже –
Для мертвого и солнце будет чёрным,-
Неугомонный пререкался парень. -
Вы лучше бы подумали, дедуля:
Раз ночь длинна, и день продлится долго,
Полярный, вечный день”. – “Ничто не вечно!”-
Буркнул дед. Никто его уже не слушал,
Ведь парень разбудил надежду в нас,
И все к нему пристали, как к пророку:
“Когда ж тот день? И долго ль ночь продлитеся эта?”
“Недолго, нет!” - “А ты откуда знаешь?”…
“Перед рассветом тьма бывает гуще,
А темноты, как эта, не бывало!”
И в голосе отозвалась тревога
У юноши. Сказали: “Правда, правда!”
А кто-то вслух тут стал припоминать,
Давно ли эта ночь на нас свалилась:
Один сказал: “Недели две”, “Да нет, недавно!”-
Пытался кто-то возразить. “Одно известно, -
Снова дед понурым голосом изрёк: -
Что мы и сутки и недели погубили
В проклятой тьме, что толку их искать!
О самой тёмной ночи – кто же знает,
Последняя она… А может, первая
Из тех, что без просвета”. - “Да хватит, дед,
Вы хоть бы промолчали. Вы, как пугач,
Пророчите беду…” – так женский голос,
Сдерживая слёзы, проговорил,
Затем ребячий, как златая струнка,
Сорвался с уст, что даже темнота, казалось, расступилась.
“А я уж вижу день!” - “Когда?” - “Не знаю”.
“Какой же он?”- “Хороший, очень славный,
Румяный, золотой, какой же, мама?
Ты знаешь, ты же говорила!”
“Ох, - равнодушно матушка сказала.-
То был не день, то сполох был, не больше”.
“Но ты же говорила!” - “Я ошиблась”.
Дитя уже заплакать собиралось,
Когда вдруг осветились стены, лавки,
И юноша воскликнул: “Солнце всходит!
Как я вам и пообещал!” Мы к окнам бросились.
За снежною пустыней далеко
Сиянье полукругом занималось… “Да где там!-
Женщина сказала. – То снова сполох был”.
“Те сполохи в бураны не сияют, -
Промолвил дед. – То, видно, месяц всходит”.
***
Леся Українка. Полярна нiч (Фантазія)
Сиділи ми при згаслому багатті
усі гуртом, – а гурт нас був чималий, –
дивилися, як вогники блакитні
тремтіли і конали, як між вуглям
вилися прудко золоті гадючки
і чезли, а за ними чорний вугіль
сивизною вкривався, наче старів.
Нам хата все тіснішою здавалась,
бо темрява з кутків давно вже вийшла
та й обступила нас, немов облога.
Остатня свічка наша догоріла,
і вже не видно стало ні стола,
ні плям з вина червоного на ньому,
ні чарочок порожніх та побитих,
ніяких решток з бенкету… той бенкет
немов останній був на сьому світі,
так сумно нам було тепер по ньому.
Один з нас обізвався: Як погасне
се вугля – буде чорно, як у гробі.
То принеси ще топлива, – хтось мовив.
Принести? Звідки? Ти хіба не чуєш,
як хуртовина грає? Коли хочеш
позбутися життя, то вийди з хати, –
понуро перший відказав і змовк.
Та що, посидьмо в темряві, братове, –
озвався наймолодший веселенько, –
припас для їжі є, живитись будем
навпомацки, а там настане день…
День? Кажеш, день? Ти звідки знаєш? –
на його всі сердито загукали,
та не збентежився ні крихти хлопець:
Відомо всім, що ніч бува по дневі,
А день по ночі! Ще й зареготався.
Ото сказав! – промовив злісно дід, –
Раденький, що дурненький! Ще й сміється.
Відомо всім! Либонь же, й те відомо,
що смерть, бува, і поночі приходить,
і до схід сонця… – Ба! Коли вмирати,
то день чи ніч надворі – все одно, –
для мертвого і сонце в небі чорне, –
перечився хлопчина невгамовний, –
ви б краще те подумали, дідусю:
як довга ніч, то й день же буде довгий,
полярний, вічний день! – Ніщо не вічне! –
пробовкнув дід, – ніхто його не слухав,
бо хлопець розбудив надію нашу,
і всі його питали, мов пророка:
Коли ж той день? Чи довго ще ся віч?
Недовго, ні! – А ти ж по чому знаєш?..
Передсвітом буває найтемніше,
а темряви, як ся, ще не бувало!
І в голосі озвалась перемога
у юнака. Хто мовив: Правда, правда!,
а хто почав прогадувати вголос,
чи вже давно ся ніч нас обгорнула,
один казав: Два тижні!, другий: Місяць!,
ще інший: Де! давніше! – Ні, недавно! –
змагався ще якийсь. Одно відомо, –
знов дід проворкотів понурим гласом, –
що всі ми й доби, й тижні погубили
в сій клятій тьмі, шкода їх і шукати!
Про найтемнішу ніч – ніхто не звав,
чи се вона остатня… Може, перша
з тих, що без просвіту. – Та ну вже, діду,
хоч би мовчали. Справді, ви, мов пугач,
віщуєте лихе… – Жіночий голос
бринів сльозами, теє промовлявши,
зате дитячий, мов злотиста стрілка,
з уст вирвався, аж темрява схитнулась:
А я вже бачив день! – Коли?! – Не знаю.
Який же він? – Хороший! Дуже славний!
Червоний, золотий – який ще, мамо?
Ти знаєш, ти тоді мені казала.
Ет, – байдуже озвалася матуся, –
то був не день, то сполох був, та й годі.
А ти ж казала! – То я помилилась.
Дитина вже заплакати збиралась,
коли замріли в хаті стіни й лави
і наш юнак покликнув: Сонце сходить!
Бач, я казав! Ми кинулись до вікон.
За сніжною пустинею далеко
Займалося півкругом сяйво. Де ж там! –
сказала жінка, – се ж був знову сполох.
У сніжні ночі сполохи не сяють, –
промовив дід. – Се просто місяць сходить.
Ещё один вариант перевода:
Сидели мы, и пламя догорало.
Все вместе – было вместе нас немало –
Мы видели, как змейки голубые
Дрожали, исчезая в пепла тине,
Гадючки златотелые взвивались
И прыгали, а угли покрывались
Налётом пепла седины белее.
Нам тот приют казался всё теснее,
Тьма из углов давно к нам подползала
И обступила, будто оковала.
Последняя свеча сгорела наша,
И ни стола не стало видно даже,
Ни скатерти, ни пятен от вина,
Ни рюмочек, осушенных до дна,
И никаких остатков от банкета…
Как будто наступил вдруг конец света,
И страх тогда напал на нас ужасный.
Один из нас промолвил: ”Как погаснет
И это пламя, будет, как в гробу”.
”Так уголь принеси”, - ответили ему.
”Угля? Откуда? Разве ты не слышишь,
Как вьюга воет и срывает крышу?
Расстаться с жизнью хочешь – выходи”, -
Ответил первый и не стал идти.
“Уж лучше в темноте нам переждать,-
Решил бодрее юноша сказать. -
Запас еды тут есть, на ощупь станем
Передвигаться, а там день настанет…”
“День, говоришь, а ты откуда знаешь?”-
Заговорили все вокруг уныло,
Но парня это вовсе не смутило.
“Известно всем, что ночи дни сменяют,
А дни сменяют ночи. Кто ж не знает?”
Еще и рассмеялся напослед.
“Вот это так сказал!- в сердцах отрезал дед. -
И что тебя так рассмешило?
“Известно всем!” А смерти шило
Вонзают чаще по ночам,
Во тьме она приходит к нам,
И до восхода солнца”… ”Ба! Да отлетать когда душе,
То день иль ночь – без разницы уже –
Для мертвого и солнце скроет ставень,-
Неугомонный пререкался парень. -
А вам, дедуля, я скажу и больше:
Раз ночь длинна, и день продлится дольше,
Полярный, вечный день”. – “Ничто не вечно!”-
Ответил дед. Его уже не слушали, конечно,
Ведь парень веру разбудил до срока,
И все к нему пристали, как к пророку:
“Когда ж тот день? Конец придёт ли ночи?”
“Недолго ждать!” - “С чего ты так пророчишь?”…
“Перед рассветом тьма бывает гуще,
А темноты, как эта, нету пуще!”-
И в голосе тревога прозвенела
У юноши. Сказали: “Правда, дело!”
А кто-то вслух тут стал припоминать,
Давно ли ночь нас стала тут держать:
Один сказал: “Недели две”, “Да нет, не столько!”-
Пытался кто-то возразить. “Известно только, -
Понурым голосом тут дед изрёк: -
Что мы и сутки и недели погубили
В проклятой тьме, и счёт забыли!
О самой тёмной ночи кто же знает,
Последняя она… А может, открывает
Собою те, что без просвета”. –
“Да хватит, дед, опять про это…
Вы хоть бы промолчали. Как пугач,
Пророчите беду…” – так женщина сквозь плач,
Проговорила.
Затем, как золотая струнка, детский голос милый
Воскликнул так, что даже темнота, казалось, расступилась.
“Я уже вижу: день придёт!” - “Когда?” - “Не знаю точно”.
“Какой же он?”- “Хороший, непорочный,
Румяный, золотой, какой же, мама?
Ты знаешь, говорила же!” – упрямо
Ребёнок повторял как заклинанье.
“Ох, - мать была как жертва на закланье.-
То был не день, то сполох был, наверно”.
“Но ты же говорила!” - “Да я ошиблась, верно”.
Дитя уже заплакать собиралось,
Когда вдруг стены осветились малость,
И юноша воскликнул: “Солнце светит!
Как я и говорил!” Мы к окнам, точно дети.
За снежною пустыней занималось
Сиянье полукругом, иль казалось…
“Да где там!- это женщина сказала. –
То сполох, для сиянья как-то мало”.
“Те сполохи в бураны не приходят, -
Дед возразил. – То, видно, месяц всходит”.