Шагаем, горланим, и пишем, и любим –
мгновения мрут; их гибель – тиха.
Весь век наш из буден – не то чтобы скуден,
но красен лишь в осень на ВДНХ.
Отмерено – тянем; и это – орлянка.
– Могли б лучше? – Нет! Или… всё же могли б?
Читаешь Аксёнова, иль спозаранку
за эхом бредёшь средь алтайских глыб,
Забылся ль во вспышках старенькой ленты,
в строе ль каком-то ревёшь «ура!» –
подброшена, вертится наша монета,
и лучше ли, хуже ли решка орла?
Весь дол не пройти, не свернуть все горы –
и прежде, чем скрыться с вселенских глаз,
взгрустнём мы украдкой, будто бы воры,
что жизнь не даётся прожить ещё раз.
А то б мы, ребята, ой-ой как прожили:
Не надо синицы – даёшь журавля!
И в небо, за ним – пускай рвутся жилы,
но чтоб по прямой, чтоб не юля.
И вот он, журавль: парил над зарницей –
и наземь вдруг стащен; нет, он не постыл,
но раз уж изловлен – всяк вспомнит синицу,
которую некогда упустил.