Подойдя к высоким металлическим воротам, я с силой постучал в них. Раздался грохот и тут же залаяла собака. Это была сенбернар Женька. Конечно, по паспорту она была Дженни, но надо знать полковника Калиту, который нипочём не станет называть свою собаку на аглицкой манер.
Да, это была усадьба полковника Калиты. Стуча в его ворота я всегда думаю, как соседи реагируют на такой грохот, особенно если кто-то постучится рано утром или поздно вечером. Но в этом городке мода на такие ворота, а все уважающие себя жители его считают единственно правильным жить в частном доме с усадьбой, банькой (при наличии в доме ванны или душа), гаражом и огромной собаченцией.
К Калите я заезжаю всякий раз, когда еду мимо в командировку или по своим делам. Женька меня по голосу узнаёт, но я ещё не успел подать голоса, когда из дверей уже выходила жена полковника Алла. Надевая на ходу калоши она спрашивала у собаки: Женька, кто это там? И сразу громко, уже пришельцу: кто тут у нас?
- У вас гости из Кундулука – ответил я привычным, ставшим у нас почти паролем.
- А, это вы. Иду, иду. Как доехали? Есть будете? Вася скоро придёт, поужинаете с дороги?
- От чаю не откажусь, а ужин уж потом, когда наш герой явится.
- Герой ваш, герой… - чему-то своему засмеялась Алла и потащила меня на кухню. Включая чайник, выставляя на стол печенье-варенье, она, не переставая, что-то рассказывала или расспрашивала. У неё и то, и другое получалось как-то без переходов и пауз, но при этом (странно) разговор её казался плавным, почти убаюкивающим.
- Вася-то мой, что учудил на днях …- начала она какой-то рассказ, рассмеявшись, но тут послышались шаги на веранде и вошёл полковник Калита.
Ужин у нас, как обычно в такие приезды, затянулся далеко за полночь. Алла, снабдив сотрапезников всеми необходимыми ингредиентами застолья, уходила спать. Она работала в одном серьёзном финансовом учреждении, её посетителями были солидные дяди, директора предприятий и ей быть на службе следовало собранной и свежей.
Где-то после часу ночи разговор пошёл о нашем общем прошлом и как-то свернул в то самое ущелье…
- Фёдорыч, - спросил я полковника – скажи мне, как ты тогда решился пойти к Эддину? Вот всё понимаю, всё было правильно, но как ты решился? Тебя, офицера с четырьмя звёздочками, они должны были сразу в бараний рог.
- Так ведь там Урванцев сидел на горушке с людьми. У них кроме стрелкового ничего не было. И патронов – только носимый запас. И нас снизу было всего сколько, человек двадцать…
- Двадцать три, со мной.
- Ну. А у Эддина под две сотни. Наш миномётик, хоть и были у нас к нему припасы, что мог сделать, если люди Эддина обсели ту горушку как мухи. Они знали, что будь у нас хоть стодвадцати миллиметровое, мы палить не станем – говорю же, на плечах у Урванцева они сидели. Они ночи ждали. Тогда бы всех и перерезали в темноте.
- Всё так. Но не пойму, как ты вдруг взял, и вот так прямо пошёл к Эддину. Он же головорез был, каких во всей провинции не найти.
- Говорю же – Урванцев там сидел с половиной роты. Моей роты, между прочим.
- Нашей роты, да. – Я не то чтобы поправил полковника, а так, уточнил.
Он глянул на меня и повторил «моей роты». И в этом не было вызова. Просто он расставлял акценты: НАША рота – это место, подразделение, где мы вместе служили, а МОЯ – это значит, что ответственность за людей лежала только на нём.
- Ну, и? – настаивал я.
- Я сказал ему, что Салех у нас.
- Что? Ты сказал, что Салех у нас? Ни фига себе!
- А что было делать, надо было как-то надавить на Эддина. Утром я в штабе узнал, что Салех с людьми ушёл на встречу с каким-то натовским хреном. И его перехватили по дороге и вроде бы блокировали…
- «Вроде бы»? И ты попёрся «давить» на Эддина сведением о том, что его тесть Салех «вроде бы» у нас в руках?
- Я решил, что Эддин не знает ещё ничего...
- А если бы Салех уже был там? Или заявился бы следом за тобой? Что бы с тобой сделали?
- Ну, ясно – Фёдорыч сделал характерное движение рукой по горлу.
- И ты пошёл? А если Салех сообщил Эддину по рации, что уже идёт к ущелью?
- Не сообщил бы – тогда у «наших» духов ещё не было американских средств связи, разве что наши советские рации, которые мы поставляли афганцам ещё до войны. Но я Салеха знал, он не взял бы с собой рацию – наши могли засечь. Самое вероятное – поддерживал связь со своими через гонцов, это у него было отлажено. Словом, это был шанс и я его должен был использовать. Эддин – не то, что Салех. Салех - воин, а этот его зять… так, мышь серая. Кстати, ты знаешь, что Салех был этническим азербайджанцем из Ирана?
- Нет, да какая там разница…
- Э, нет – разница большая. Салех там был чужак, но каким авторитетом пользовался! Значит, умён был, хитёр и изворотлив, если местные за ним признавали верховенство. А Эддину я сказал, что пришёл от самого Развали – подполковника Развалишина, а он пользовался авторитетом у духов и имел с ними кое-какие отношения, обоюдополезные, хе-хе. Сказал, что подполковнику будет неприятно смотреть в глаза начальству, если его люди пропадут в этом ущелье, его могут перевести куда-нибудь, в наказание, а тогда сюда пришлют неизвестно какого шурави, который сразу начнёт чистить ущелье… Поэтому, говорю, Развали готов потихому выпустить Салеха, как только наши вернуться из ущелья. Он, говорю, ещё не доложил наверх, что Салех схвачен. Поверил, как понимаешь!
- Но ведь это чистой воды авантюризм. И риск, какой риск! Это же почти верная смерть?
- Да брось ты, видишь, я же живой. А главное, Эддин ушёл тогда от горушки той без единого выстрела, наши к нам спустились, помнишь, усталые, пить все хотели… а Урванцев думал, что это Господь бог попросил Эддина увести своих нукеров.
Утром Фёдорыч ушёл на службу за машиной, которая меня должна была отвезти прямо к поезду. Алла ставила на стол завтрак и, смеясь, дорассказала то, что начала вчера перед приходом полковника.
- Разболелся тут у моего Васи зуб. Две ночи подряд без сна и он, и я, и ребятишки. То волком взвоет, то рычит, как зверь, то прижмёт щеку к печному обогревателю… На третий день говорю ему: давай к зубному, а то меня с работы из-за тебя выгонят, я уже как лунатик хожу, третьей ночи не выдержу. А он же, Вася-то мой, он же трус, его к зубному затащить… Пришлось его припугнуть: не пойдёшь в поликлинику, я возьму детей и уеду к маме в деревню. А он же не может один-то…
Тут Алла не лукавила, мы, друзья Калиты знали, как он без своей Аллы не может. Рассказывали, когда её положили «на сохранение» с их первенцем, он на третий день уломал главврача на ночь отпускать её домой, хотя даже жёнам секретарей райкома такой поблажки не делали.
- Ну, так вот. Веду я его утром в больницу чуть ли не за руку, как ребёнка в детсад. Он идёт, молчит, дуется, но идёт. Подошли к дверям поликлиники, пока я открывала тяжёлую половинку, оборачиваюсь – нет Васи. Через забор махнул и к себе на работу. Там упился вусмерть, привезли его вечером бездвижного. Ещё две ночи корчился он, правда, спать не мешал. А потом и зуб перестал болеть. А вы говорите – герой, - рассмеялась Алла.