ЮЛИЯ ГЛАДЫР
Перед нами сборник стихов кировоградской поэтессы Татьяны Березняк «Чаепитие с закатом». Хочется осмыслить это произведение более детально, поскольку и талант автора, и та необычайно жизнеутверждающая (я бы сказала, любвеутверждающая) энергетика ее слова, бесспорно, заслуживают особого внимания.
Первый визуальный контакт с книгой и подробное ознакомление с ее содержанием составляют довольно-таки разные впечатления по поводу главной ее темы. Казалось бы, она должна раскрывать переживания лирической героини, связанные с одиночеством, воспоминаниями о безвозвратном прошлом… Но это было бы банально для такой поэтессы, как Татьяна Березняк.
Название книги «Чаепитие с закатом» – вовсе не символ одиночества, поскольку весь логически развивающийся сюжет произведения приводит нас к мысли, что закат – это и есть олицетворение любви всей жизни лирической героини. В нем совсем несложно узнать черты материальной сущности – человека и воспоминаний об этом человеке. «Все заснежено, все завьюжено, / Милый нежный мой, не с кем ужинать… / Запорошено поле дикое… / Гость из прошлого, приходи ко мне!..» [с. 91] («Ночь бессонная одинокая…»), – обращается лирическая героиня к своему избраннику, словно незамужняя девушка зазывает своего суженого в час крещенских гаданий, но не из будущего, а из прошлого. А это и значит, что она не одинока, что она живет светом этой любви, сгорая в ней, но и воскресая благодаря ей же.
Следовательно, эта книга о любви. Незря открывается она (и заканчивается) стихотворением, посвящённым вечному человеческому чувству: «Жизнь коротка… и так хрупка! / Как уберечь мне это пламя? / А о тебе, любимый, память / Сотрет ли времени рука?..» [с. 103]. Этими словами поэтесса подтверждает, что память о любви вечна. Выбранная форма риторического вопроса служит этому наилучшим образом, ведь у Татьяны Березняк есть единственный ответ на него.
И этот ответ, можно сказать, проходит лейтмотивом через всю книгу поэтессы. Примечательны в данном ракурсе строки стихотворения «В тени моей любви», которые утверждают идею бессмертия наивысшего человеческого чувства, отождествляя ее с образом костра, устоявшего перед невзгодами времени: «Костер любви заманит и согреет, / Его года гасили – не угас!..» [с. 95]. Или слова, которыми героиня обращается к свидетелю своих воспоминаний – рыжему коту, – называя любовь несломленной: «Ты, рыжий кот, мой верный визави, / Кому еще доверю я признанье, / Как близко слышу я весны дыханье / И тихий вздох н е с л о м л е н н о й любви?..» [с. 100] («На фоне ночи»).
Героиня вспоминает о молодости, о своем далеком возлюбленном, но вместе с тем и жаждет увидеть его после стольких лет разлуки: «Повстречаться с тобою у края… / Посидеть бы вдвоем, помолчать… / Не страдая… Желаннее рая – / Повстречаться с тобою у края!» [с. 98] («Повстречаться с тобою…»). Рисуя в своем воображении будущую встречу, она задается волнующим вопросом, который, на наш взгляд, уже можно считать хрестоматийным: «Коснусь ли серебра твоих волос, / Как раньше – серебра твоих браслетов?..» [с. 54] («И кануло, как в Лету, наше лето…»).
Посмотрим на образ лирического героя Татьяны Березняк более детально. Из калейдоскопа воспоминаний перед нами предстает молодой красивый болгарин. Кроме такой детали, как украшения – серебряные браслеты, – мы чётко видим его глаза: «Присев на краешек судьбы, / Лечу мечтой в страну иную. / Болгарских глаз красу шальную / Я не сумела разлюбить…» [с. 77] («О, мой воскресный терренкур!..»); вместе с героиней слышим его незабываемый голос: «Сквозь чащу лет твой голос слышу, / Не тщась забыть свою беду…» [с. 30] («Люблю великолепье мая…»); видим привлекательного мужчину, описанного кистью страстно влюбленной женщины: «Но страсть пантерой раненой кричит, / А в ревности вампир мне сердце гложет… / Как обжигает и пьянит в ночи / Твоя, как шёлк, божественная кожа!..» [с. 37] («Я знала, что твоя любовь – беда…»). При этом важно заметить, что Татьяна Березняк не пишет ничего лишнего: подробностей от нее не узнать, хотя в этом и заключается преимущество истинного поэта – намекнуть, подать материал к размышлению, а читатель сам сделает нужные выводы. Тут также важную роль играет чувство меры – умение не перейти границы человеческой морали. Татьяна Березняк представляет свою лирическую героиню изысканной, утонченной, элегантной женщиной, которая умеет искренне любить и, каким бы сильным это чувство ни было, может над ним властвовать.
Находим еще несколько деталей. Вот героиня вспоминает время, когда они были вместе, используя проникновенное сравнение влюбленных людей с растущими вместе деревьями: «Я прыгаю через костер! / Сплелись, как ветви, наши руки…» [с. 43] («Купала»). Пребывая далеко от своего любимого, она с нежностью мечтает хотя бы снежинкой прикоснуться к нему: «И я снежинкой полетела б / Упасть на твой горячий лоб…» [с. 19] («Веселье мартовской метели»); или же стайкой бабочек долететь до своего избранника, которые напоминают влюбленной женщине его ресницы: «Я стайку бабочек тебе дарю. / Они пугливы, как твои ресницы / Под поцелуем легким, словно дождь…» [с. 74] («Бабочки»).
Как видим, подробностей не так и много. И это можно объяснить тем, что Татьяна Березняк большее внимание обращает именно на свое чувство. Но прежде чем перейти к осмыслению различных его оттенков, обратимся к еще одному важному моменту, касающемуся именно образа лирического героя. Поэтесса не скрывает его имени: «Святится да имя твое – / Сакральное имя – ХРИСТО!» [с. 7] («С именем твоим»). Это болгарское имя автор не случайно ассоциирует с именем Христа, нередко намекая на сакральной сущности первого: «Твое божественное имя / Я не устану повторять» [с. 94] («В день св. Валентина»). Более того – лирическая героиня закликает своего избранника, словно Бога, явиться и спасти ее: «Хоть явью сна, хоть строчкой в Интернете, / Любимый мой, единственный на свете, / Сквозь даль годов и пересудов близь / Предшествием Христа я в и с ь!» [с. 54] («И кануло, как в Лету, наше лето…»). Действительно, она искренне боготворит этого земного человека: «Ты для меня, как Бог, – един, / Ты – дар, ниспосланный судьбою!..» [с. 92] («Вслед Лоэнгрину»).
Вместе с тем она, конечно же, осознает, что он вовсе не безгрешен, хотя бы потому, что отдал ее одиночеству, ее – ту, которая любила его больше жизни. Но настоящее чувство выше обид, и у Татьяны Березняк оно часто идет рука об руку из самозабвением, самопожертвованием. Только поистине возвышенная в своей любви женщина может сказать подобные слова: «В новогоднюю ночь одна / Пью за счастье т в о е, любимый…» [с. 99] («Новогодний триолет»). Или же: «Произнесу ль проклятье небесам, – / Мне места не нашлось в ковчеге Ноя! – / Веселые услышав голоса / Детей твоих, что рождены не мною?.. / А ты? – Молчишь?.. Не хочешь подсказать, / Как растопить тот лед, что жжет студено?.. / О, разреши поцеловать глаза / Детей твоих, – детей, не мной рожденных!» [с. 49] («Произнесу ль проклятье небесам…»). Эта любовь не принесла ей спасения, – символом которого служит библейский образ ковчега Ноя, – то есть возможности выжить и жить, как все; но, переступая через свою гордость и боль, героиня настолько боготворит этого не принадлежащего ей мужчину, что с нежностью относится и к его детям, рожденным другой женщиной.
Это чувство идет под знаком боли, которую лирическая героиня прочувствовала также глубоко. И эта боль настолько сильна и нестерпима, что отождествляется поэтессой со смертью: «Любовь моя, жестокая, как смерть, / Оставь меня иль дай мне умереть!» [с. 37] («Я знала, что твоя любовь – беда…»); настолько неотступна и верна, как пес, или беззащитна, как затравленный лис: «Куда бы поезд ни унес, / О, счастье, мы с тобой – не сестры: / За мной любовь, как верный пес, / Как лис затравленный несется!» [с. 51] («Смотри – вечерняя звезда…»).
Размышляя о любви, лирическая героиня иногда жалеет о своей судьбе, и тогда у нее возникают вспышки гнева на саму себя. Вот она вскрикивает: «Какого черта я тебя любила!» [с. 98] («Роковая ошибка») или называет свою страсть глупой, бессмысленной: «Нет лета, нет и перышка короткого, / Сгоревшего в горниле глупой страсти» [с. 85] («Ответ поэту»). Но все же художественный мир Татьяны Березняк характеризируется ее особым умением владеть своими эмоциями, например, когда она, так же продолжая страдать, с горечью отмечает: «Дал Господь мне в любви таланта, / Да не дал мне Господь тебя» [с. 70] («Попытка полета»).
Но все же осмелимся сказать, что лирическая героиня поэтессы не чувствует себя несчастной, поскольку ее любимый живет в ее стихах, а этого ничто не может отнять – ни время, ни расстояние, ни люди: «…И т ы и д е ш ь, ведомый Ностальгией, / Перешагнув порог, в м о и с т и х и!» [с. 95] («В тени моей любви»).
Бесспорно, Татьяна Березняк является также и мастером поэтического пейзажа. Она влюблена в природу, умеет чувствовать ее и тонко передает свои эмоции с помощью пера. Так, из строк стихотворения «Прогулка с кленом» перед нашими глазами предстает одушевленное большое доброе дерево, дружески похлопывающее лирическую героиню по плечу в знак поддержки и понимания: «И твой лист, как большая ладонь, / Опускается мне на плечи» [с. 42]. Приведем еще несколько фрагментов произведений, которые также являются хорошими примерами использования приема аллитерации. Особенно импонирует поэтессе осенняя тематика, воспевание которой предстает в удачном сочетании зрительных и звуковых образов: «Стук яблок предвещает осень сада. / И лето золотое, как заря, / Прольется августовским звездопадом, / Данаей ожидая сентября» [с. 52] («Август»). Или же время после осеннего дождя: «Заплаканный асфальт / В заплатах листьев желтых…» [с. 78] («Романс осени»). Татьяну Березняк можно также назвать и поэтом-маринистом, ведь много ее стихотворений посвящены морской тематике. Мысленно погружаясь в морские глубины, лирическая героиня пытается постигнуть скрытые в них извечные тайны человеческого бытия: «В морских глубинах ночь и тишина, / Нечетких рыб придонных очертанья… / Хочу понять неровный почерк тайны. / Закрытый мир. Магнит, влекущий нас… [с. 59] («В морских глубинах»).
Важно заметить, что автор прибегает к приему аллитерации не ради самой аллитерации, как многие из современных поэтов, за кулисами творений которых кроется бессмыслица или, проще говоря, пустота. Татьяна Березняк с помощью аллитерации творит удивительные, неповторимые образы, рисует незабываемые картины.
Но все же о чем бы она ни писала, она пишет о любви. Маленькими капельками любимые черты просачиваются практически в каждое стихотворение поэтессы. Ее лирическая героиня страдает, но в этом страдании она находит свое спасение: «И горе сгорело дотла, / А сердце наполнилось светом» [с. 7] («С именем твоим»). Слова, которые можно считать своего рода девизом человека-оптимиста, всегда находящего выход даже из самой сложной жизненной ситуации. Страдания делают его только сильнее, облагораживая и обогащая его душу. Да, любовь лирической героини Татьяны Березняк – любовь самозабвенная, крик израненной неизлечимой души. Но она не проклинает своего избранника за причиненную боль, а принимает ее как должное – свою Судьбу, свой крест… Благородство и мужество истинной женщины и истинного поэта, который светится великим чувством и дарит частичку этого света всем, кто прикасается к его слову.
Юлия Гладыр,
поэтесса, член НСПУ