Самое удивительное, пожалуй, состояло в том, что огромный мир, такой знакомый в очертаниях, звуках и запахах, казалось, даже не заметил краха двух своих составляющих отдельно взятых крошечных мирков. Не вздрогнул от оглушающей боли вдребезги разбившихся надежд и воплей отчаяния от вершившейся несправедливости там, где её не должно было быть вовсе… Казалось, ему всё равно, что будет и как сложится дальнейшая судьба тех двоих (ему 23 года, а ей всего 17), осмелившихся последовать за величайшею из тайн, зародившейся от улыбки матери-Жизни, которую она сама назвала Любовью…
Они шли, взявшись за руки, по такому родному, известному до мельчайших подробностей, городу, который, как им раньше казалось, так любил вслушиваться в их шаги, в их голоса и который так радовался каждой встрече с ними обоими и вдруг с ужасом, граничащим чуть ли не с паникой эти двое открыли для себя то, насколько он может быть равнодушным и безразличным, насколько лицемерным оказалось это показное радушие, насмешливо смотревшее сейчас из широко распахнутых окон и дверей его домов… И хотя оба они, и Андрей и Софья, знали наперёд какой будет реакция их семей, всё же в глубине души наивным мотыльком с эфемерными крылышками трепетала надежда на то, что Любовь, так властно проявившаяся в биении их сердец, справится, разрушит те невидимые бастионы, разделившие в силу каких-то причин обе семьи окончательно и навеки… Увы… этого не произошло… Ни он, ни она ещё до конца не верили в то, что случилось… Им казалось, что там, дома, за гулко захлопнувшимися дверями, уже одумались, уже сожалеют и где-то вон там, впереди, ждут своих детей с искренним раскаянием о своей горячности. Проходя мимо перекрёстка, с которого, словно рукава одной реки, разбегались их родные улицы и даже в поле видимости находились сами дома, под крышами которых прошла их жизнь, вся, вплоть до сегодняшнего дня, невольно задержали свой шаг, не сговариваясь о том вовсе… Но снова увы… Никто их там не ждал… Никто не бросился навстречу с криками отчаяния или хотя бы молча… Нет… Всё было именно так, как было… Они действительно стали изгоями для своих семей…
Но вот в этом особняке их ждали! Старинный дом, казалось, всей чередой своих внушительного размера окон всматривался в снующий мимо его кованной ажурной решётки ограды человеческий поток, вздыхая всякий раз от того, что никто из них не желает замечать его нетерпеливого ожидания… Положение осложнялось ещё и тем, что дом не знал конкретно кого ждёт… Спросить о том у хозяина не умея вовсе, он на всякий случай заставил битый кирпич, которым была густо засыпана подъездная дорожка к парадному крыльцу, как бы самоочиститься и засиять свежей радостью обновлённой охры (пусть люди думают, что в том была заслуга ночного ливня…), что тут же придало какое-то праздничное настроение всей тщательно подстриженной лужайке перед главным входом!
Но вот, наконец-то, и они! Это сразу стало понятным не только потому с каким нетерпением хозяин выбежал им навстречу, а ещё и по какому-то щемящему и очень свежему чувству одиночества, окутавшему их плотным, невесёлым коконом… О, это чувство… Оно было так знакомо ему самому, который теперь большую часть времени оставался с ним один на один… Однажды оно нахально пролезло в пустующие комнаты и, пользуясь тем, что люди всё реже и реже останавливались здесь, почувствовало себя полноправной с отвратительными манерами хозяйкой, заставляющей и его самого жить по вовсе недопустимым правилам… Но он любил Жизнь, Свет, Музыку, движение, а вынужден был почти постоянно стоять погружённым в печальный сумрак и тишину, которая пугала до дрожи стен… И тогда он, сопротивляясь и бунтуя против навязываемых ему новых правил, заставлял скрипеть половицы и петь дверные петли – хоть какая-то иллюзия чего-то, чему он не умел придумать название… Дом хотел жить! Но всё меньше и меньше оставалось у него сил к сопротивлению, всё реже бывали бесполезные бунты… Одиночество настойчиво подталкивало его к той черте, за которой ничего нет... Прах и тлен…
Но сегодня, сегодня старый, но не утративший былого очарования особняк, находился в весьма приподнятом настроении: молодой хозяин, неожиданно появившийся сразу после полудня, расшевелил угрюмую тишину, которая недовольно ворча, уползла куда-то прочь!
«Слава Богу! Вот, наконец-то, и вы!» - подбежал с радостными восклицаниями Лёвушка и тут же, смутившись, замолчал, внезапно покраснев, как жилет, что был накинут поверх рубашки на его плечи… «То есть, я хотел сказать…» - неуверенно попытался он продолжить…
«Ах, оставь ты эту дипломатию, дружище ты наш! Мы прекрасно поняли, что ты хотел сказать… Как и тебе понятно по нашему настроению и появлению здесь состояние наших дел… Если ещё и ты отвернёшься, рассмеявшись нам в лицо, то я и не знаю, что нам с любимой делать… Конечно, в этом случае мы с ней вернёмся в Петербург, как, помнишь, я тебе говорил накануне венчания…» «Андрей! Об этом даже не может быть и речи! Я не имею привычки отказываться от своих слов! И не смейте во мне сомневаться! Да, что же мы тут стоим-то? Хорош хозяин, нечего сказать! Проходите же в дом! Проходите, друзья мои, и оставьте все свои трудности и тревоги там, за спиною! Отныне всё будет только хорошо!» - проговорил Лёвушка, распахивая двери перед совсем смутившейся парой.
Переступив порог, все оказались в не очень большом по размерам, но весьма уютном холле, где, поспешивший им навстречу немолодой уже слуга в тёмно-зелёной с золотом ливрее, принял у них из рук чемоданы, приглашая пройти за ним в приготовленные комнаты, увлекая за собою по широкой дубовой, украшенной резным растительным орнаментом лестнице, куда-то на второй этаж. С первого взгляда Софье очень понравилось устройство жилых помещений в Лёвушкином особняке: «Мудро-то как! Никто никому не мешал бы, проживай тут даже множество народу!» Дело в том, что череда комнат здесь была устроена несколько иначе, чем в большинстве подобных зданий – не по анфиладному принципу( из комнаты в комнату, то есть все «проходные», в которых уединение вовсе невозможная роскошь),а каждое из помещений имело отдельный вход( и запирающуюся дверь!) из общей галереи – коридора,который сам по себе был достаточно просторным даже для них двоих, идущих рядом , опоясывающего всё здание.
Наконец, вышагивающий впереди слуга, распахнул двери одной их комнат со словами: «Господа! Проходите сюда, пожалуйста!» - и вошёл туда первым,и, поставив чемоданы возле платяного шкафа, с поклоном удалился прочь. «Андрей! Может, прислать горничную распаковать вещи или справитесь сами? Надеюсь, вам здесь будет удобно! Дело в том, что я, как вы сами понимаете, к большому сожалению, редко здесь бываю и, хотя слуги стараются поддерживать порядок во всём доме, в обычное время мебель стоит зачехлённой… Сразу после приезда я отдал распоряжение приготовить на всякий случай одну из гостевых спален, кроме своей и, как видите, не ошибся… Ладно, не буду вас смущать, располагайтесь, приводите себя в порядок и приходите в столовую. Это прямо по коридору, четвёртая комната от вашей, не заблудитесь!» - проговорил ободряюще Лёвушка и удалился.
«Господи! Я-то хоть успел позавтракать! А у тебя и этого не получилось, бедная ты моя!» - вздохнул Андрей, заключая свою жену в объятия. «Да я и не хочу ничего. Честное слово! Пить вот только…» - еле слышно прошептала она вновь со слезами в голосе. «Андрюшенька мой! Зачем они так? Что плохого в том, что мы полюбили друг друга? Если бы ты только слышал с какой брезгливостью папа разговаривал со мною, когда я призналась, что жду от тебя ребёнка… как будто у них с мамой не так же всё было, как будто они и не любили никогда…» И вдруг, потрясённая какой-то промелькнувшей мыслью, замолчала… «Слушай! – продолжила спустя мгновение – А, может, они действительно не знают, что такое любить? Ох… как же мне их жалко…» «Ну, про твоих не знаю, не скажу! - отвечал удивлённый Андрей – А вот мои друг друга до сих пор очень любят. И это точно, потому, что я много раз заставал их в объятиях, а то и целующимися! Тем более обидно, что не захотели не то, что понять, а даже выслушать… Как только услышали про тебя, всё, как подменили… Сразу чужими сделались, куда любовь-то ихняя пусть ко мне только, подевалась? Мать плакала сильно, но из воли отца не рискнула выйти… Даже не проводила меня… Знал, что будет трудно, но чтобы так даже предположить не мог… Но я, если о чём и сожалею, то только о том, что вот, вроде как по моей вине, у тебя всё так сложилось… А ты достойна лучшей участи, конечно! Как бы ты не пожалела о принятом решении, не начала проклинать меня с моей любовью вместе…» «Вот, что ты говоришь? А? Ну, не стыдно ли тебе, любый мой? Как ты можешь сомневаться в моих чувствах, когда с самой первой встречи все думы, все мысли только о том, как бы сделать так, чтобы никогда не расставаться, всегда быть рядом, видеть и слышать… Проклинать… И думать подобно не смей! А то вот я возьму да и верну твоё предположение обратно… Как оно? Сладко? Может, это ты уже раскаялся, что связал свою жизнь с моею, лишившись батюшкиного наследства, а?» «Сонечка, милая моя, прости! Ну, прости меня ради Бога! Не буду больше, но и ты не смей! Мы всё сделали правильно! Руки-ноги есть, голова на плечах тоже имеется – не пропадём! А тебе там, в «Лучиках», я знаю, очень понравится! Я гостил в том имении в прошлое лето. Там почти такой же дом, ну, может, чуточку поменьше, но выстроенный по такому же принципу, ведь я заметил, как тебе понравилось то, что у каждой комнаты есть дверь! Но, правду сказать, там очень уединённо, что ли… Не заскучаешь?» «С тобой-то? Да ты что? Никогда! А тем более, не забывай, что нас скоро трое будет – когда скучать-то? А что до балов да развлечений каких, театров, так тут спасибо батюшке родному – в строгости воспитывал, не привычная я к ним, не умею ни встать правильно, ни сесть… Нет, мне уединение как раз больше по сердцу… Однако, надеюсь, что чтения я там не лишусь?» «О, вот с этим как раз всё в порядке, смею тебя уверить! Там такая роскошная библиотека! Веришь, я даже представить себе не мог, что в сельском доме может быть столько книг! Надеюсь, что Лёвушка не запретит нам ею пользоваться! Ладно, хорошая моя! Давай-ка ты переоденься во что-нибудь и приходи в столовую – хозяин наш заждался небось… Успеем ещё наговориться! Я пойду к нему, а ты не спеши, но поторапливайся!» - проговорил он улыбаясь, звонко чмокнув её в носик…