2012-08-07 | Автор egorich
Грабли
Данный рассказ является логическим продолжением первой и второй части статьи «Производственная практика».
Кто из нас, хотя бы раз в жизни, не наступал на грабли?!
И если бы где то, велась статистика наступания на грабли, я был бы абсолютным чемпионом в этом виде спорта!
Порой, казалось, что грабли шарнирно связаны с моей обувью, чтобы случайно, не ступить мимо.
О граблях и пойдёт мой рассказ.
Во всех нормальных частях света (Крайний Север не в счет, с его сбивающими с толку, полярными ночами и днями), утро, как водится, начинается, если Вы обратили внимание, с рассвета!
И это считается нормой!
Наше первое сельское утро (как, впрочем, и все последующие утра) , на производственной практике, началось с Петьки-бригадира…..
Вернее, с его жестяного, всепронизывающего голоса: «Па-а-а-а-а-дъём! А ктой-та еще здеся спит?!
Хера ли, спать сюды приехамши или всевозможных девок шшупать, казарменно шутковал Петро! (в реальном времени, для нас второй вариант был предпочтительнее, только вместо «всевозможных» девок, маячила рыжая башка Петьки).
Па-а-а-а-адъём, скоко раз повторять ?!
Здеся вам не у Проньки за столом (ну хоть бы раз, ну хоть бы краешком глаза, глянуть на пресловутого Проньку с его вседозволенностью, раскрепощённостью и бедламом за столом)!
Петьки было много!
Он, как светлый образ Ленина, — всюду был с нами, в наших умах и сердцах, даже когда его рядом не было…!
Порой, даже в нужнике казалось, что внезапно раздастся возглас Петьки типа: «Хера ли, ты кудой поливашь, паря мать ети, струю поправь, скоко раз говорить.! Трапкой драить бушь у мине тута!».
Наш Бекон, с его партийным вездесуйством, мерк не при делах на фоне Петра!
«А чо я не вижу Бекона, неужто он раньше вас поднялся? Или он удрал в училище?», — терялся в догадках Петро.
Не, он не удрал. Он с вечера, как только его баба Нюра отмыла, сказал, что на самотек этот случай не пустит и пошел к ветврачихам предъявлять эту, ну как её, ну, претензию за то, что плохо усыпили кабана, — подсказал Петьке один из курсантов.
«Он допредъявляется, что девки оторвут ему эту претензию по самые, эти…самые…и предъявлять нечего потом будет! Ну ладно, хрен с ним! Поднимаемся, моемся, чистимся, у кого растет- бреемся и на машинный двор!»- закончил свой монолог Петро.
Я тоже, облачился в свой комбинезон с до колен подвернутыми штанинами и до локтей подвернутыми рукавами и покатился, эдаким черным шаром впереди строя, как и долженствует И.О. старосты группы.
Ноги сами несли меня на машинный двор!
В мыслях я себя видел на мостике за штурвалом комбайна, стрикающего пшеницу (рожь, ячмень, овёс. В крайнем случае, — бобовые культуры). На бункере моего комбайна уже нет места для звездочек !
Каждая звезда означает тысячу центнеров (с ударением на вторую «Е») намолота зерновых.
Работа спорится, вариаторные ремни не рвутся, барабан не забивается, жни да жни себе пшеничку, пополняя закрома Родины и ряда развивающихся стран, включая Лаос и Кампучию!
Можно было бы, в лёгкую, и больше намолотить, но мешают корреспонденты и телевизионщики, отвлекая меня от работы своими просьбами, — дать интервью.
Но и в этом есть свои плюсы!
Газету с передовицей на две страницы и моим фото, я, как бы, случайно
, с нарочным, подбрасываю в почтовый ящик Вальке.
Валька, будучи персоной аполитичной, газет не читает, но их читает Валькин отец.
Прочитав передовицу с громким заголовком: «Равнение на молодых!» с моей фотографией на всю страницу, Валькин отец, отложив в сторонку газету и сняв очки, скажет своей жене (Валькиной матери), вот мол. смотри, Колька то — в передовиках идет по намолоту зерновых!
Вон и в газете районной (нет, лучше, — в краевой) об том пропечатано!
А вы говорили, толку с него не будет. Чо бы вы – бабы, в мужиках понимали!
На шум вышла из-за своей занавески, Валька и спросив, о чем спор, впервые за свои 17 лет, взяв в руки газету, упёрлась своим взором в моё фото на развороте страницы газеты.
Подумаешь, передовика нашли! Да это и не Колька вовсе. У Кольки не то,
что комбайна, мопеда-то, отродясь, в жизни не было и значка на спецовке, тоже не было. Нет, это не Колька.
Сказав это, Валька вновь скрылась в своём ситцевом алькове оформлять свой «песельник»*
Валькин отец, посмотрев на жену, сказал; — «Вся в мать!».
Затем, видя расцветающую в улыбке жену, добавил: — «Такая же дура..».
— Да ему (это уже, про меня), за такой намолот, вместо СК-3 (модель комбайна), через неделю СКД-5 новехонький дадут (новейшая, по тем временам, модель зерноуборочного комбайна)!
А в конце уборочной, с такими показателями, ему (мне, значит) не токо што мопед, ему целый ИЖ-56 (ночные грезы любого юноши того периода) вручат!
— Ага, дадут, догонют и ищё добавют, откедова у ево стоко
денег то, аж на целый ИЖ-56?», — не сдавалась Валькина мать, работавшая в ОРСе
и знавшая толк в ценах.
— Одно слово,- дура! Денег ему, само собой заплотют стоко, скоко тебе в твоем ОРСе и не снилось по четвергам (принято считать, что сны со среды на четверг, всенепременно,- сбываются), а ИЖ-56 ему подорют от совхоза в порядке повострения ударного труда!
— Чо, так быват?- засомневалась Валькина мама.
— Ещё как быват! Ударный труд передовиков, завсегда щедро повострялся, — резюмирует Вальки отец, знающий ток в передовиках.
Мать, поджав губы, отдернула занавеску и просочилась к Вальке в альков.
Там, о чем-то пошептавшись с ней, ящеркой, выскользнула наружу и, воровато схватив со стола газету с передовицей обо мне – гвардейце жатвы -1968, снова скрылась за ситцевой занавескою.
И вот, в сложнейших метеорологических условиях, превозмогая ненастье и сон, мною обмолочен и ссыпан в закрома Родины последний центне’р зерновых, мне, как гвардейцу жатвы -1968, с почестями, при скоплении корреспондентов аж самых краевых газет, торжественно вручены ключи от мотоцикла, но не от ИЖ-56, а от аж, целого ИЖ-Юпитер к коляской (недосягаемый предел мечтаний)!
Помыв и поставив на хранение до следующей страды мой, теперь уже,- именной, комбайн СКД-5 Сибиряк, я покатил с производственной практики домой на даренном мотоцикле под завистливые взгляды одногруппников.
Я проезжаю мимо Валькиного дома на черном ИЖ-Юпитере с коляской при двухцилиндровом моторе и никелированных крыльях.!
Валька, увидев это в окно, выскочила на дорогу в едва запахнутом халатике, но я, с гордо поднятой головой, облачённой в гоночный мотоциклетный шлем, проезжаю мимо, объезжая Вальку и обдавая её выхлопом их двух хромированных глушителей!!!
В зеркало заднего вида, я вижу, как Валька, протянув руки в мою сторону, простоволосая бежит по дороге плача и причитая о том, что она, наконец, в полной мере осознала драматичность своей ошибки, когда летом отдала предпочтение Вовке, потому что у него был мотоцикл Ковровец!
Я так замечтался, что не заметил, как вся группа остановилась у ворот машинного двора, где уже ждал Петро, а я пошел дальше.
Окрик Петра: «Эй, хера ли ты поперся на конюшню? Машинный то двор,- вот он!», — заставил меня спуститься с небес в реальную жизнь.
На территории машинного двора, мы выстоились в шеренгу по одному (дисциплина у нас в училище была полувоенная. Да и марку мы держали.)
напротив тоже в линейку, выстроенных комбайнов СК-3.
Часть комбайнов была укомплектована штурвальными из числа местных ребят.
На бункерах комбайнов, крупными цифрами, были нанесены инвентарные номера.
Петро, по списку выкликал практикантов и, делая в списке пометки, направлял очередного практиканта к комбайну с соответствующим номером.
Там происходило краткое знакомство практиканта с наставником – комбайнером и комбайны, фыркнув дизелями, по одному выезжали с территории машинного двора к заправочной станции и оттуда, уже в поле на жатву.
Пятеро парней из нашей группы, были направлены на автобусе КАВЗ в поле, где их комбайны уже приступили к жатве ржи.
Уже все комбайны выползли с машинного двора, а мою фамилию Петро так и не выкликнул.
Мы с ним стояли один напротив другого, вылупившись друг на друга, как два упыря.
А ты чо не в поле?- спросил, наконец, меня Петро, захлопнув свою тетрадь.
А ты, чо меня не выкликнул? – взаимообразным манером, спросил я Петра.
Дык, значит тебя в списках не было, Я насупроть кажной выкликнутой фамилии, галочку ставил!
Вот, полюбуйся,- протянул Петро мне свою тетрадку.
Я, исследовав тетрадку, от корочки до корочки, ни в одном из значащихся списков, своей фамилии не обнаружил.
Не было моей фамилии и в журнале прохождения первичного инструктажа по технике безопасности.
Не оказалось меня и в приказе о временном приеме на работу на период производственной практики….
Петро, в недоумении, разводил руками, мол, сам ни чего не пойму, сколько ваш Бекон сдал направлений на практику, столько и вошло практикантов в приказ.
А вот и Бекон, запыхавшись, припожаловал на машинный двор!
Видок у нашего наставника и пастыря, был еще тот!
Плащик, нараспашку, рубаха застёгнута через пуговицу, галстук пожевано-безвольно свисал из кармана плащика.
На шее повесы и озорного гуляки, отчетливо виднелись, уже начавшие синеть, следы покусов.
В не застегнутом на верхние пуговицы, вырезе рубахи, виднелись багровые царапины, и так же, следы покусов неизвестного существа…
Вместо вчерашнего набриолиненного пробора, на головенке предъявителя претензий, красовалась прическа стиля «взрыв на макаронной фабрике».
Весь вид Бекона, говорил за то, что в ходе предъявления претензий практикантками из вет-техникума, ему пришлось стать мужчиной, поступившись добродетелью девственника.
«Ну чо, всем претензии предъявил?», — полюбопытствовал Петро, критически осмотрев бестолково улыбающегося Бекона.
«Да, там возникли моменты, для урегулирования которых, пришлось несколько задержаться»,- бойко пояснил ситуацию Бекас.
«Ну и улигулировал?»,- спросил Петька.
«В какой-то степени, — да! Но если того потребует обстановка, — я готов этот вопрос довести до конца», — бодро ответил Бекон.
«Ну и чо, часто у тебя будет требовать этого твоя обштановка?»,- не без сарказма спросил Петро, кивая на брюки Бекаса.
«Что за пошлые намёки! Что Вы себе опять позволяете? Я буду вынужден…!»,- взбрындил Бекон на высокой ноте.
«Када тебя нужда прижмет, ты опять завалишься к всевозможным девкам и утолишь нужду, а вот пацана без работы вынудил остаться это как, наставничек, жёлто тебе через коромысло, паря, в лён да вдоль, пестряк тебя забери!?» — витиевато высказался Петро.
«Каво я оставил без работы?»,- удивился Бекон, неожиданно для себя, перейдя на местный диалект.
«А куды ты запихал его направление на практику? Почему его в отделе кадров не оказалось вместе с другими направлениями?!», — продолжал наседать на Бекона Петро.
На лице Бекона, промелькнула тень озабоченности, он начал хлопать по карманам, типа; «Где-то было!».
— Да вот же оно, целехонькое и невредимое, направление его,- радостно затараторил Бекон, вынимая из нагрудного кармашка пиджака, вчетверо сложенный листок бумаги и протягивая его Петру.
— А хера ли таскал с собой? Все пацаны уже уехали в поле, один староста у тебя не у дел.
Ладно, давай сюда этот мандат, поедем оформим парня. Не назад же его в бурсу вашу отправлять, — утихомириваясь бурчал Петро.
— Ну–ка , глянем, что у него тут прописано, бормотал бригадир, разворачивая моё направление.
Чо за шпаргалку ты мне дал, это чо?- Снова вздулся Петро, показывая Бекону листок моего направления с вырванной по сгибу четвертинкой страницы (как раз той части листа, на которой была прописана моя фамилия).
На обороте листа, аккуратным женским почерком был выведен чей то адрес с номером телефона.
— Это же телефон Нинки, секретарши нашего директора….! Она ему невесткой приходится.
Ну ты даешь, ухарь, да ты её мужика видел!? Он же тебя за воротник на гвоздик подвесит, если случайно голову не оторвёт!
Зоотехником у нас состоит при ферме. Быкам и жеребцам, причандалы на раз отмахивает скальпелем!
Валил бы ты, паря, отсель по добру по здорову, пока, не ровен час, тебя Васька Нинкин не оскопил или мужики ребра не пересчитали. Имям это токо в забаву на опохмёл, а тебе лечёба в тягость придётся.
-Что Вы, Пётр, имеете в виду под словом «Причандалы»? У Нас с Ниной был обмен адресами для чисто служебных целей, а Вы что себе подумали!?– нёс околесицу Бекон.
— То и имею в виду, чего ты не будешь иметь, если Васька Нинкин прознат да скальпелем пошурудит у тебя тама! - Каламбурил Петро.
Чо с документом, то будем делать, ****унишко? – уже на серьёзе, задал вопрос Петька.
— Да я готов, поехать в училище и восстановить документ, ничего страшного здесь нет, — просветлев лицом, выдал Бекон.
— Да ты готов был поехать туда, едва приехав сюда, — снова скаламбурил Петька.
— Поехали в контору, решать вопрос с парнем, а то мне в поле нужно ехать, а я тут с вами лясы точу.
Я, вспомнив вчерашний сеанс электрошокотерапии, с элементами брейк-танца, несмело предложил: — А может, я тут подожду вас? Чего мотоцикл перегружать без нужды?
— Точно, вон КАВЗик с поля подошёл, на ём и сгоняем,- легко согласился Петро.
В конторе совхоза, процедура оформления меня на производственную практику, заняла немного времени.
Я, как полноценный работник, написал заявление о приеме на работу на период производственной практики.
Мне его, тут же, завизировал главный инженер.
Немного больше времени, занял инструктаж по технике безопасности и мне выдали направление в механизированную полеводческую бригаду.
То есть,- к Петьке….
Бекон все это время терся в приемной, а когда мы с Петром вышли от главного инженера, Бекон сказал, что он должен ехать в училище за новым направлением для меня,
Резон в его решении был. О таких вещах как факс, ксерокс, электронная почта, тогда и слыхом не слыхивали. По этому, обновить моё, героически погибшее направление, можно было только таким образом.
В город по делам уезжал директор совхоза, который критически осмотрев Бекона, согласился взять его в свой ГАЗ-69.
— Ты староста, отвечаешь за порядок в группе на время моего отсутствия,- на бегу наделил меня властью Бекон, впрыгивая на заднее сидение директорского ГАЗика.
Директорский водитель, — человек вымуштрованный, мельком глянул на Бекона, но ничего на сказал, лишь губы его слегка дёрнулись в едва заметной улыбке.
День, так мрачно, начавшийся для меня, снова засиял всеми красками августовской акварели!
Но не даром в писании сказано: «Не возрадуйся», но я этого не знал по молодости лет, да и возрадовался. И, как водится,- преждевременно.
По дороге Петро мне объяснил следующее: комбайны все укомплектованы экипажами.
Придется мне производственную практику проходить на тракторе ДТ-75М, правда, он стоит без двигателя, но двигатель привезут с ремзавода через четыре дня.
За то, потом, ты покатишь на тракторе с новым движком, понимать зябь, — увещевал меня Петька.
— А на комбайн, ни как нельзя,- нудил я.
Ну если токо, кто проштрафится, напьётся в разгар страды или бункера два зерна стырит, тада снимем с комбайна – подозрительное терпеливо растолковывал мне Петро.
На моих глазах, мечта о рекордно-высоком намолоте зерновых, со всеми сопутствующими факторами, накрывалась предметом из другой галактики, в виде медного таза…..
Вместо с гибнущей мечтою, накрывался этой же посудиной и мой, ещё не врученный мне ИЖ-Юпитер с двигателем об двух цилиндрах и никелированными крыльями.
Автоматически отменялся и мой триумфальный проезд на Иж-Юпитере мимо Валькиных окон…..
Так с мыслями, одна мрачнее другой, мы приехали на машинный двор.
Там стоял, теперь уже, почти мой, трактор ДТ-75 в ожидании мотора и меня. Трактор выглядел, на удивление, свежо. Даже как-то странно было, что на таком, почти новом тракторе, вышел из строя двигатель!
Я уже готов был, сию минуту, взять тряпку и начать протирать от пыли это оранжевое чудо Волгоградского тракторного завода!
Я в него влюбился со второго взгляда (с первого взгляда я влюбился в комбайн СК-3).
В моих беспокойных мыслях уже выстраивалась новая картина морального отмщения коварной Вальке.
Я в ночную смену… (нет, вариант с ночной сменой не проходит. Практиканты допускаются к работе, только в дневную смену).
Значит так, я в дневную смену пашу (поднимаю) зябь, настолько увлёкшись работой, что не замечаю, как перекрываю уже третью дневную норму вспашки!
Мощный мотор А-41, легко таскает четырёх корпусный плуг!
Над свежей пашней кружатся грачи, выискивая личинок и прочий прокорм.
У кромки пашни стоит и приветливо машет мне платочком, молодая практикантка- агрономша (жаль, Валька не видит) !
Но мне не до глупостей, зябь надо поднять (куда?) до заморозков.
И тут я чувствую легкий рывок с металлическим лязгом.. Я останавливаю моего рысачка — ДТ-75М, поднимаю плуг и иду смотреть, внутренне содрогаясь от мысли, что оторвал лемех с корпуса.
Слава Богу, все лемеха на месте!
Присев на корточки, внимательно всматриваюсь и вижу окованный железом, ящик защитного цвета.
Мина со времён войны!?
Хотя, откуда в Сибири мина, здесь и войны то не было!
Значит, колчаковцы в гражданскую, посеяли! А почему бы и нет!? У Колчака тоже в раздолбаях недостатку не было!.
Отчего бы им и не посеять мину, ведь, всё же, русские люди, вот и посеяли!
Я глушу мотор, чтобы от вибрации не сработал взрыватель и кричу агрономше; «Ложииииись!!!».
А она, дура, отвечает: «Чо, прямо здесь? Дык иди сюда, чо я одна валяться буду…!».
Я ей еле втолковал, чтобы она бежала в сельсовет и вызывала саперов из района или ещё откуда то. Дело, говорю, не шутейное, а я буду охранять объект, чтобы, не ровён час, кто не напоролся на мину.
Через полтора часа, прилетели два вертолета с военными и прессой. Всё вокруг на версту оцепили.
Минеры обследовали находку и приказали мне отогнать трактор, чтобы не мешал раскопкам.
Тут, говорят, этого добра, штабель целый, али и того поболее, сыщется!
Прессу тоже прогнали, чтобы не суетились впустую.
Я уехал на другое поле, четвертую норму вспашки зяби давать.
И так оно вроде и забылось всё. Местные рассказывают, что двое суток армейские крытые Уралы, вывозили ящики с чем-то.
По окончании производственной практики, к нам в училище на трех автобусах приехала группа военных, каких-то гражданских начальников, телевизионщиков, журналистов.
Занятия в училище были остановлены. Мне велели переодеться в парадную форму и следовать в клуб.
Там при общем скоплении учащихся и преподавателей, мне партийный чиновник, аж из самой Москвы, вручил благодарственную Правительственную Грамоту и ключи с документами на моё имя от новенького …. Москвича-408 (хотя, я хотел ИЖ-Юпитер)!!!
А стоявший в толпе Бекон, рассказывал корреспондентам, что это он,-Бекон, воспитал такого высокосознательного гражданина в моём лице!
Оказывается, в тот, не по-осеннему тёплый полдень, я выпахал захороненное в гражданскую войну, колчаковское золото, весь эшелон!
Некогда белякам было глубже то схрон рыть, механизмов землеройных тогда не водилось, а много ли лопатами, да второпях, нароешь! Вот и присыпали слегка, в надежде на скорое возвращение.
А оно, вон как обернулось..!
И вот, еду я с производственной практики на своем вишнёвом Моквиче-408 с никелированными бамперами, и надо же оказии случиться, как раз напротив Валькиного дома, со стоявшим у палисадника Вовкиным убогим Ковровцем с двумя зайцами на бензобаке, у меня сдувается переднее колесо.
Ну не велика беда, Москвич то мне подарили с тремя комплектами резины (на всякий непредвиденный случай. В Кремле то тогда, — не дураки сидели) .
Достаю домкрат, меняю дутик и, едва успеваю тронуться, как на дорогу выскакивает в едва запахнутом халатике, простоволосая Валька и теряя тапки на бегу, бежит вслед за моим Москвичом-408, сквозь плач, крича вдогон, что она познала всю глубину своей драматической ошибки, когда она Вовку с его Ковровцем, предпочла мне…
А Вовка, бестолково дрыгал ногой, промахиваясь мимо педали, в попытке запустить двухзайцевый мотор своего «Ковровца*.
И опять, как утром, вездесуще-жестяный голос Петьки, спустил меня с Эмпирей, где я витал мыслями об отмщении вероломной Вальке.
Скоко тебя звать можно, как оглохнумши стоишь,- базланил бригадир.
-Я чо тебя хотел спросить, ты с лошадьми дело имел когда ни будь?
-Нет, — в замешательстве ответил я, нутром чуя подвох.
Вот чо ты будешь четыре дня делать, пока движок тебе привезут?
Тебе же еще денег надо заработать и для училища и себе на штаны (на производственной практике, нам полагалось 30% от заработанной суммы. остальные 70%, шли на счет училища) — куда-то гнул Петька.
— Да говори ты, не тяни душу,- взбрындил я, уже готовый ко всему!
-У меня из ремонта еще не вышел Т-25 Владимирец (маленький такой колёсный тракторик), — нудил Петька.
— Ну а я здесь причём, что ты не подготовил технику к уборочной,- понесло меня.
— Дык, кабы все от меня зависело, а то пока дождёшься, когда в МТС запчасти поступют, все сроки агрономические пройдут,- сетовал Петро.
-Слушай, Пётр Иннокентьевич! Не тяни душу, давай мне хоть вилы и я пошел работать, только укажи, куда или в кого ткать вилами то! Надоело уже болтаться. Не в общежитие же идти! – Сдерзил я.
— Вот это, другой разговор!- Обрадовался Петро.
Тут технология така;
— копны за комбайнами убирает стогометатель и скирдует их.
— стогометатель, захватывая копны, незначительную часть соломы, теряет.
— растерянную солому собирают граблям.
В третье звено моей бригады, не выдали из ремонта Владимирец с навесными граблям.
Нужно солому подчистить со жнивья, иначе пахать зябь не возможно будет. Забиват соломой плуги.
Вот я тебя и прошу дня четыре, пока тебе привезут двигатель, поработать на конных граблях, а там и Владимирец выпустят из ремонта.
Выручай, староста, глядишь и я тебе сгожусь када ни будь, всяко в жизни быват,- увещевал Петро.
— А в дневнике, я что напишу, управление конными граблями? — Спросил я.
— А мы так и запишем: «Механизированная подготовка жнивья к пахоте с применением трактора Т-25». Да и тебе в жизни сгодится умение управлять лошадьми, проводил развернутую агитацию Петро.
— Ну куда это умение, мне может пригодиться в моей жизни? На ипподром я идти работать не собираюсь, в конезаводчики, тоже, не пойду. – Из последних сил, упорствовал я.
— Не зарекайся, ты ещё малец. А в жизни, оно как быват:
— с утра ты на коне, а к вечеру,- в г….не!
— Да веди ты меня к своим коням со своими грёбанными граблями, согласен я, только с трактором не обмани,- окончательно сдался я (да и вариантов не было).
Петро повел меня на конный двор (он располагался невдалеке, по другую сторону дороги от машинного двора).
На территории конного двора, наш слух порадовала залихватская песня:
Ты кудой, мой дорогой?
— Я поехал в Азию!
В последний раз
На тебя залазию….! – дальше следовал дробный перепляс (не скудеют земли совхозные талантами).
— Митрич, конюх наш, чисто в лечебных целях, принял внутрь сусенцию, радионуклиды выводит, — сказал Петька, видя моё недоумение.
— А что такое,- сусенция?- опять спросил я.
— Да настойка у него на перваче настоянная со сбором цвета толи чертополоха, толи белены. Говорит, что она его от рака спасат,- пояснил Петька.
— Так уборочная страда в разгаре, какой первач? – Недоумевал я.
— А ему, что страда в разгаре, что страна в пожаре, всё едино. Пока сусенции100 граммов не примет, к делу не приступит.
— А почему вы его с работы не выгоните за пьянство? – Не унимался я.
- Дык, тада тута всех надо выгонять с работы, а хто хлеб выращивать да скотину ростить будет!? Тута, паря, с наскоку ничо нельзя решать, а то таких дров наломашь, што ни в одну поленницу не уложишь и дело загубишь.
Пробовал директор, поначалу, как приехал, увольнять выпивох, да назад всех и принял.
Выгнатым – то идти некуда, они здеся живут, здеся и будут болтаться без дела,
как корова Нефёдова (надо будет уточнить про корову Нефёдову).
Пришлых не наберешь, а если и наберёшь, то таких же, выпивох. Токо время потеряшь впусту.
А Митрич дело знат, и лишка не выпьет, токо лишь для изгнания каких –то
там, нуклидов из организьмы. И лошади у него обихожены не в пример другим хозяйствам.
А вот он и сам Митрич, собственной персоной, — расплылся в улыбке Петька.
— Митрич, покажи парню где лошадь, где сбруя и где грабли! А я попёр в поле, а то уже времени 10 часов доходит, а я всё здесь валандаюсь!
С этими словами, Петька, гремя полами своего брезентово- жестяного плаща, смерчем понёсся на свой машинный двор, сбагрив меня проблемного, на попечение Митрича!
Митрич, являл собою представителя популяции вертикально-позвоночных мужского пола, возрастом, эдак, годах об шестидесяти, облаченного в солдатские шаровары и гимнастерку Х/Б со стоячим воротничком.
Седая голова Митрича, была покрыта суконной фуражкой защитного цвета с суконным же, козырьком партийно-сталинского покроя эпохи культа личности вождя народов.
На левой груди конюха, красовалась весьма широкая орденская планка, свидетельствующая о боевом прошлом Митрича (к сожалению, я тогда не умел читать тайнопись наградных планок).
Ноги ветерана были обуты в исконно-русские кирзачи, но начищенные сапожной ваксой до фиолетового блеска.
Поверх гимнастерки, была накинута некогда коричневая, кожаная куртка лётного покроя, знававшая лучшие времена.
Глаза Митрича поразили своей васильковой (не присущей для его возраста) свежестью.
Эти глаза и выдавали с головой, незаурядную весёлость характера Митрича.
Лицо серьёзное, на бровях хмурь извечная, а в глазах под седыми бровями, чертята пляшут!
-Здорово, тракторист–чекист-кавалерист!- Поприветствовал Митрич, протягивая неожиданно крепкую ладонь.
— Любопытству поинтересоваться, за какие такие прегрешения, разжалоблен из трактористов в водители кобыл?
— Ладно, не отвечай, вижу, тема не по душе тебе! Всяко в жизни случается, по молодости, дык особливо!
— Как тебя звать, — мне ведомо, Петька давеча, рассказал. Как меня величать, — тебе ведомо.
А через то, давай сразу к делу, а то, к обеду не поспеешь. Обедать будете на стане полевом.
Коня твоего Гордым кличут. Сахар, засранец (в чем я потом и убедился воочию) любит, спасу нет.
И до женского полу охоч, хотя и мерином значится по лошадиному статусу. Песни любит, если чо, имей в виду,- на одном дыхании выдал Митрич (ну и энергия у деда!).
Бери сбрую и пошли закладывать лошадку в грабельки!
В резиденции Митрича пахло конским потом и сбруей, которая висела по стенам на деревянных колышках.
— Вот тебе хомут, вот тебе дуга, я — покорный Ваш слуга,- сыпал Митрич прибаутками.
— Вот седёлка, вот супонь и иная шелупонь, перетяга и шлея, больше нету ни…… (ни чего)!- Продолжал каламбурить Митрич, заражая своей жизнерадостностью и меня.
Таким образом, Митрич обвешал меня всего конской сбруей Гордого и я, поминутно путаясь в шлее, засеменил за Митричем, жизнерадостно горлопанящим (а чего, после ста граммов «Сусенции», не горлопанить? Святое дело!) строевую песню: «… За шинель, меж собой, подрались мы с тобой в непогоду….!».
Оказывается, Митрич был ещё и незаурядным мастером в коверковании известных песен.
Конные грабли представляли собой сооружение, прямым прототипом которого являлась фараонская колесница с той лишь разницей, что на колеснице не было зубьев, а на граблях таковые наличествовали в изобилии.
На фараонских колесницах (в моём видении) конструктивно были предусмотрены сидения для фараонов, на моих граблях, сидение напрочь отсутствовало по неустановленной, пока причине.
В четырех отверстиях для крепления сидушки, по-хозяйски были вставлены болты с шайбами и наживленными гайками.
Митрич, заметив моё изумление, внес ясность, — Сидушка вчерась, под весом Федькиной жопы, сломалась в поле, её (сидушку) привезли в мастерскую.
Заварили сваркой и отправили на стан, а Федька (предбывший грабельщик) не дождался и пригнал вечером грабли.
А сам поехал поступать учиться.
До стана доедешь, подстелив, фуфаечку, а там прикрутишь сидушку и быстренько вступай в битву за урожай!!! – сыпал позитивом Митрич!
— Бери уздечку и пошли ймать Гордого, — распорядился Митрич.
— На первой поре, вот тебе кусочек рафинаду, потом обзаведись своим. Без сахару, не дастся ни в жисть,- инструктировал Митрич, — токо отношения обостришь.
А вон, он, наш меринок сидит!
Я сначала подумал, что Митрич оговорился, сказав : «Сидит».
Кони стоя спят, кони лежа спят, кони валяются, кони катаются, но вы, когда ни будь, видели сидящих коней!?
А Гордый,- сидел.
Сидел, подобно статуэтке. На попе, широко раздвинув задние ноги и вывалив на всеобщее обозрение то, что у него осталось после кастрации.
Масти он был, — тёмно-палевой. На лбу его значился белый ромб правильной геометрической формы.
На ногах,- белые чулки от колен до копыт. Одним словом,- красавец!.
Я протянул к морде Гордого ладонь с кусочком сахара, он его аккуратно взял мягкими губами и благосклонил голову, позволяя одеть на морду уздечку (вот это,- муштра)!
Митрич показал мне, в какой последовательности производится упряжь лошади, затем потребовал, чтобы я проделал все самостоятельно.
Оставшись довольным моими способностями, Митрич указал мне дорогу на стан, и благословил: — поезжай!
Подбросив на раму граблей фуфайчонку вместо сидушки, я слегка шевельнул вожжами, как учил Митрич и покатил проходить производственную практику.
Во след нам доносилась очередная песня Митрича:
- Мы поедем, мы помчимся,
На грабельках за канбайном
И нечаянно ворвемся
В близлежащую зарю….
Есть на флоте такая должность: «вперёд смотрящий», потому, что он смотрит именно вперед.
Я сидя на раме граблей, видел в перспективе, мускулистые ягодицы Гордого и его скорбно сморщенный сфинктер заднепроходное отверстия, из чего, по логике вещей, проистекало, что об данную пору, я являлся «В зад смотрящим»…
И все бы ничего, все-таки, периферийным зрением, мне удавалось видеть из-за попы мерина часть дороги, но Гордый, вероломно, без объявления войны, начал пошло пукать.
Причём, пукал он под каждую ногу, а их у него было, как ни как, — четыре, как и полагается нормальному среднестатистическому коню….
Соответственно и выхлоп у него был сродни четырехтактному движку (устойчиво-непрерывный).
А когда он перешел на рысь, частота разрядов увеличилась кратно, сообразно свойствам линейной зависимости.
И кто только ему кличку дал:- «Гордый»?
«Пёрдый» он, а вовсе и ни какой не «Гордый», после этого!
Видела бы Валька меня в это время……
Я видел в кино, как ездят жокеи на ипподромах и тоже встал на ноги, слегка согнув их в коленях, да так, по-жокейски, и прикатил к стану.
Там меня уже поджидали. Сидушка со свежесваренным кронштейном, лежала у стены вагончика.
Пришпандорив болтами сидушку на место, где ей и долженствует быть, покатили мы с моим «Пёрдым» подгребать солому.
Там меня ждал очередной конфуз.
Как только зубья граблей наполнились соломой, я, как меня и учил Митрич, нажал педальку, секция зубьев послушно взметнувшись вверх, освобождая сформировавшийся валок соломы, шандарахнула снизу под сидушку с такой силой, и грохотом, что я чуть не улетел на попу мерина.
Оказывается, сломанный кронштейн сидушки, ни кто не сваривал, а нагрев в кузнечном горне, загнули по форме обломка, просверлили четыре отверстия и с легкой душой, отправили укороченный кронштейн на стан.
А что делать?
Работать то надо. Как ни как,- производственная практика!
Вот я и крутился, как Орлекино.
Нажму педальку и быстренько, привстаю. Секция по сидушке,- шандарах и я снова сажусь до следующего сброса валка!
А кому на производственной практике легко?
Как ни как, а битва за урожай (только почему в это битве нужно бить граблями именно по моему заду???), понимать надо!
Первый рабочий день производственной практики, подошел к концу.
Я распряг «Пёрдого» и спутав его, как меня научили, отпустил пастись вместе с другими конями, а сам, с группой наших практикантов, на КАВзике уехал в общежитие. Ночевать нам на стане не разрешили. Не совершеннолетними мы были потому как.
Спать я завалился сразу — же, едва умывшись.
Во сне мне снилось, как я, по окончании практики, еду домой на Гордом, запряженным в лёгкие грабли.
Гордый, обыкновению своему, пукает беспрестанно, хотя я его просил не делать этого в населённых пунктах, жилых массивах и в общественных местах.
Когда я проезжал мимо Валькиного дома, из калитки выскочила Валька и заржала по-лошадинному, показывая пальцем в мою сторону.
Затем, они с Вовкой влепились на свой Ковровец с двухзайцевым мотором, стали кружить вокруг моего грабле-экипажа, с неимоверно- раскатистым грохотом.
Валька, перекрикивая грохот двухзайцевого мотора, орала басом с хрипотцой: «А хера ли, вы суды спать приехали или на уборочной страде работать!? Или у вас одне девки на уме??? Па-а-а-адъём, я кому сказал…?. На зарядку, умываться и бегом на завтрак, работники, паря мать ети!»,- а я себе думаю, — а что это Валька забасила? Мороженного обтрескалась или курить начала?
И тут Валька, сдергивает с меня одеяло (какая беспардонность, куда только её Вовка смотрит.!).
Я открываю глаза, и окончательно проснувшись, вижу милый сердцу огнеликий фейс лица Петьки……!
Под окнами, смердя и грохоча, стояла петькина Ямаха-драббабаха с работающим двигателем (иезиут хренов, всю ночь его не глушил, что ли?).
Про себя чертыхаясь, мы поднялись и взяв полотенца, пошли во двор к умывальникам.
Стрелки на часах, указывали на 6 часов.
И снова,- КАВЗик, и снова, — в поле!
С утра, у Гордого, настроение было не важным и, судя по всему, — в его планы не входило, бестолково таскать за собой эти пошлые грабли.
Он мотал своей башкой, не давая мне напялить на него уздечку и хомут.
А когда я, всё-таки, нахлобучил ему на шею хомут, он намертво зажал хвост, не давая заправить шлею.
Ну и ладно, я нахлобучил ему шлею поверх хвоста, в надежде на то, что с прижатым хвостом, он не так часто будет дезодорировать мне в лицо.
Мерина и этот вариант не устраивал и он, таки самостоятельно вытащил свой хвост из-под шлеи.
Гордый постоянно переступал через оглобли, норовил зайти в оглобли задом наперед, одним словом, в это утро, он выдал на-гора мне всё что умел (как я заблуждался, думая так).
С грехом пополам, скормив этому тамагочи, добрый десяток кусков рафинада, мне таки, представилось возможным запрячь эту лошадиную силу в грабли и покатили мы сгребать растерянную соломку.
Ударной работе, мешали выдаваемые Гордым факторы отвлекающего характера.
То ему отлить приспичит, то, видите – ли, откласть…
И все это делалось обстоятельно, с остановками и оглядыванием по сторонам (стеснительный мерин мне попался).
Потом и вовсе, Гордый остановился и сел задом на стерню, прямо как был, — в оглоблях.
Потом, так же внезапно, как и сел, — поднялся и споро принялся таскать грабли в нужных мне направлениях.
Ближе к обеду, проезжая мимо, к нам на стан заехала верхом на белой кобыле «Кассандре», — агрономша.
Она не признавала моторов и предпочитала объезжать поля на своей Кассандре.
Гордый, на появление кобылицы, отреагировал вытягиванием шеи с задиранием морды, оскалом крепких жёлтых зубов и раздуванием ноздрей…
Спешившись и привязав Кассандру к коновязи, агрономша, поздоровалась со всеми и сказала, что после обеда к нам в бригаду нагрянут телевизионщики снимать видео-очерк о том как опытные наставники обучают молодых механизаторов (нас) тонкостям ремесла хлебороба.
Экипажи комбайнов, наскоро пообедав, потрусили к своим машинам воссоздавать для съёмок панораму «разгара битвы за урожай».
Я спросил агрономшу: — что мне делать со своими граблями мощностью в одну лошадиную силу?
Она мне ответила, чтобы я, пока идут в поле съёмки, со своим, страдающим конским метеоризмом, Гордым, оставался на стане и, по возможности, не высовывался на вид в своем мега-комбинезоне, дабы не портить антураж.
Ну так, значит,- так!
Я разнуздал Гордого, отпустил ему чересседельник (лучше бы мне этого не делать) бросил ему охапку свежескошенной люцерны* и пошёл со стороны глазеть на видеосъёмки.
А Гордый, выпустив своё орудье с грибообразным окончанием, стал хрумкать траву..
Комбайны, стрекоча режущими аппаратами, уступом, как на параде, шли по полю, на ходу выгружая зерно из бункеров в кузова грузовиков, пристроившихся под хоботами разгрузочных шнеков.
Зрелище было впечатляющим, ни чего не скажешь (не то что я, с пукающим Гордым)!
Операторы, установив свои камеры на штативах на жнивье, вели съёмку сюжета.
Агрономша жестом, остановила комбайн, следующий замыкающим в строю , и направилась к приветливо улыбающемуся с мостика, конопатому комбайнеру с необычно выглядящим галстуком, повязанным поверх комбинезона.
Следом за ней, следовал увешанный магнитофонами фотоаппаратами с чудовищной длины объективами, корреспондент с микрофоном в руке.
Практикант Сенька, рукоположенный штурвальным при этом комбайне, схватил в руки шприц с солидолом и уткнув его головку в первый попавшийся болт в бочине молотилки комбайна, глядя строго на операторов, вслепую шприцевал (не понятно, за каким хреном) головку болта, щедро благоукрашая боковину молотилки солидольными вензелями, цвыркающими из головки шприца.
Вот уже комбайнер, что-то понёс в микрофон, сбиваясь и поминутно поправляя галстук с изображением загорелой топлес креолки под пальмой, а Сенька, сам не ведая, что творит и лупея глазами в защитных очках на корреспондента, наяривал рукояткой шприца цвыркая солидолом (чем не пинбол!) окрест, норовя обделать таковым группу интервьюирующих лиц.
Оператор шипел агрономше: «да укротите же Вы, наконец, этого кондитера со шприцем, он мне всю оптику и аппаратуру ушплямкает этой гадостью!».
У Сеньки, корректно-ненавязчиво, выпростали шприц из натруженной руки, но он еще, какое- то время с частотой амплитуды самца-крола, продолжал сучить рукой в воздухе, как бы, осуществляя качки рукояткой шприца, пока его, вовремя подоспевший Петька, не уволок из кадра за копнитель комбайна.
Ну, вроде, съёмки пошли на лад.
Место несостоявшегося статиста–Сеньки, занял невесть откуда материализовавшийся Бекон в безупречно отутюженном комбинезончике с техникумовским поплавком на кармашке.
Между тем, в зазеркалье, развивались события, не предусмотренные сценарием.
Кассандра, обеспокоенная отсутствием мамки (или кем ей уж там доводилась агрономша) потянула головой уздечку, поводья которой оказались слегка наброшенными на коновязь и, гордо подняв голову на красиво изогнутой шее, взоржав, зарысила в гущу событий, словно желая поучаствовать в съёмках.
И, надо сказать, это ей удалось на славу.
Гордый, будучи хоть и кастрированным, но мужчиной, по-своему истолковав ржач Кассандры, бросил свою траву и устремился вослед за дамой.
Догнав её уже в центре кадра, Гордый, как был в оглоблях, так и взгромоздился на красавицу Кассандру, волоча за собою теперь уже не нужные ему, грабли.
Группа поддержки из числа зевак на стане, улюлюкала, подбадривая Гордого.
Операторы, забыв выключить камеры, вожделенно наблюдали сие, на селе, в общем — то, обычное действо.
Уберите на хрен, лошадей из кадра, какого они …….. тут делают!??,- раздался истеричный крик старшего съёмочной группы.
Кто-то из толпы доходчиво и исконно по-крестьянски одним словом, пояснил телевизионщику, чем в реальном времени, заняты животные.
Так пусть прекратят, мне еще в два совхоза ехать на съёмки, а они тут…. Это…! — не унимался старший группы.
— А ты имям сам и укажи, штобы прекратили,- парировал все тот же голос из толпы.
Подоспевшие мужики, подхватив Гордого под уздцы, стащили его с улыбающейся Кассандры и повели за пределы кадра под эскадронный ржач знатных хлеборобов, зеленых практикантов и самих операторов, так и не выключивших видеокамеры.
Гордый, отстранённый от съемок, индифферентно, хрумкал люцерной, всем своим видом говоря: — А мне-то чо. Нельзя, так нельзя. Я хотел как лучше.
Кассандру же, от греха подальше, увели в сторонку и накрепко привязали к стоящей с весны, сеялке.
Бекон принялся меня чехвостить при всем честном народе, гундя: «Вы, курсант, оставили гужевое транспортное средство, не предприняв мер, исключающих его самопроизвольное движение, я Вас отстраняю от прохождения производственной практики!»
— А какие меры а предпринять должен был, ручника у него нет,- защищался я.
Это Бекона несколько смутило, о он уже, без былой уверенности, промямлил, что можно было под колесо граблей подложить досточку или камушек какой ни будь.
— Ага, и под копыта Гордому тоже,- подсказали из толпы.
Съёмки эпизода передачи «битвы за урожай», в тот раз так и не состоялись.
Вроде бы возобновившийся репортаж, то и дело, прерывался беспричинным смехом, переходящим в ржач лиц интервьюируемых, интервьюирующих, агрономши , операторов и самого старшего съёмочной группы.
Старшой группы пообещав заехать как ни будь, в другой раз, погрузился со своим скарбом в автобус и укатил в соседний совхоз освещать героику «Битвы за урожай».
А мы, занялись всяк своим делом, так и оставшись не прославленными в средствах массовой информации районного масштаба.
С Гордым мы в тесном сотрудничестве и под его пуканье,, отработали еще три дня.
Потом пришел из ремонта долгожданный Владимирец Т-28 с навесными граблями, а следом за ним, подвезли и движок на мой ДТ-75М.
Петька сдержал свое слово и я, дорвавшись до живого механизма, в нарушение всех мыслимых правил, почти сутками (пока меня оттуда силком не вытаскивал Петро) не вылазил из кабины моего красавца- трактора и пахал зябь!
Ну, естественно, ни мотоцикла, ни Москвича-408, мне руководство совхоза не вырешило, но благодарственное письма в училище и родителям, направили.
Вот такая у меня в тот сезон состоялась производственная практика!
Рассказал, как мог.
А уж хорошо ли, плохо ли, судить вам.
* На баках мотоциклов К-175 Ковровец, по обе стороны крепились эмблемы в виде двух мирно беседующих зайцев.
Песельник: так Валька называла общую тетрадь с переписанными от руки, песнями душещипательного «карахтера».
Песни были благоукрашены наклеенными вырезками из цветных репродукций с изображениями цветков, лебедей, голубей и того, что подвернулось под руку (под ножницы) на текущий момент.
*Люцерна: Посевная трава, идущая на корм крупнорогатому скоту и лошадям.