Праздничный стол две недели ломился от снеди -
год не давали желудку такого раздолья:
в будние дни забываем порой об обеде,
а в новогодье творим чудеса разносолья.
Бедность клянём и на доллары зырим ревниво,
лишней котлетки не купим в иную годину,
но в Новый год - колосись хлебосольная нива!
Хоть и похерить придётся затем половину.
В щедром тазу догнивают остатки салата.
Всуе шарлотка теряет последнюю прелесть.
Даже на водку смотреть уже трудно без мата,
да и не смотрим уже - до соплей насмотрелись.
Фрау селёдка тайком норовит из-под шубы
выйти в тираж и сместить тухлецою акценты.
Кныш обзавёлся усами и сделался грубым:
день ещё минус - и можно его в президенты.
Гордый язык заливной и до Киева мог бы
нас довести, но в пути напоролся на плесень -
это «Российский сырок», несуразный и подлый,
сеет кругом энтропии тлетворную песнь.
Зря рыба-фиш в лапсердаке из рыжего лука
ждёт, что минёт её чаша сего холокоста -
раздухарилась нешуточно плесень-подлюка,
и избежать её пагубы будет непросто.
Лишь сервелат а-ля Йорк умудряется как-то
в хоре распада не взять энтропийную ноту,
но и ему не уйти от упрямого факта,
что Новый год отгудел и пора за работу.
Верим в науку и формулы учим отважно,
да вековую свою не объедешь природу:
что Новый год нам готовит, не так уж и важно -
важно, что мы приготовили Новому году.
Так афиняне, процессией двигаясь праздной,
на гекатомбы быков уводили когда-то,
так ассирийцы красавицам единогласно
рвали сердца из груди на своих зиккуратах.
Многое канет в поглума нещадное жерло,
но ведь и в пажить надежды легло уже семя:
праздничный стол - как обряд приношения жертвы
новому году. Спаси и помилуй нас, время!