В ночь, когда луна умирает, чупакабре не спится -
тварь вертится на подстилке из мха и листьев;
из тьмы выступают овечьи морды и чьи-то лица,
хочется вцепиться в собственную лапу и грызть ее.
Наконец проснувшись, тварь встряхивается, как собака.
На цыпочках, крадучись, из логова выходит в полночь,
переплывает ручей, пробирается сквозь кусты сумаха
и дикого табака. Во рту проклятая горечь.
На небе ни облака, ни луны, никуда не деться,
овчарки спят и спят пастухи, головни дотлели.
У чупакабры ноют клыки и сердце;
Джон беспокойно ворочается на постели.
Когда разрывается первая глотка, все еще тихо,
ни рваного крика, ни хриплых стонов - и сладко,
так сладко, весело, пьяно, беспечно, лихо...
В памяти остается лишь на заплате заплатка.
Джон просыпается за полчаса до рассвета;
ноги его грязны, под одеялом - листья.
Не перебивает утренняя сигарета
приторной сладости. Джонни уходит чистить
зубы, смотрится в зеркало - видит красные пятна.
Джон сжимает виски и шепчет: "Ах ты зараза".
Чупакабра спит в норе и не вернется обратно -
до следующего безлунья. До следующего раза.
(2 декабря 2011)