Всю ночь до самого рассвета шёл дождь, грохотали ворчливо громы, сверкали молнии, освещая его спаленку спонтанными всполохами… Но не гнев Небес слышал Андрей в бушевавшем разгуле стихии, а какое-то фантастическое, сверхъестественное присутствие необыкновенности, что ли… По временам, так ему казалось, сквозь монотонный шум падающей воды, он ясно слышал чьи-то голоса – Женский, глубокий и чувственный, наполненный осознанной страстью и признанием и, через секунду отвечающий ей торжествующий Мужской, уверенный в себе и своей мощи, не допускающий и тени сомнения в правдивости того, что исходило из уст его любимой! Андрею казалось, что он стал невольным свидетелем любовной сцены в момент её кульминации между прекраснейшими из возлюбленных: матери-Земли и её не менее замечательным любовником – Великим Космосом, который посредством низвергающихся водных потоков оплодотворял её лоно, зарождая в его глубинах новую Жизнь в крохотных семенах бесчисленного множества растений, что будут украшать своим цветением её чело, как дивный сад!
Смущённый разгадкой происходящего, Андрей долгое время не решался распахнуть, как бы ему того ни хотелось, створки своего окошка, чтобы тем самым как-нибудь не нарушить воцарившуюся там, не доступную праздному взгляду, гармонию единства Вселенских сил, которые не постеснялись его присутствия при вершении величайшего изо всех имеющих место быть таинств, а даже, как бы и наоборот хотели того, чтобы вот именно он, Андрей Галкин, молодой и полный жизненных соков мужчина, увидел во всём происходящем сейчас не просто банальное соитие, последовавшее за примитивной похотью, но Торжество Великого Начала, торжество Жизни над тленом и угасанием!
Постепенно гроза стихала. И вот уже край неба, освободившийся от тяжёлых грозовых облаков, озарила робкая и нежная улыбка просыпающегося или нарождающегося нового дня, наблюдающего за тем, как его юная предвестница Зоренька вывешивает для просушки небесный рушник – яркую, полосатую радугу.
Стоя у открытого окна, Андрей любовался тем, как первые лучи солнышка заискрились в мириадах крошечных капелек-дождинок, не упавших на землю и нанизавшихся каким-то непостижимым человеческому пониманию образом на тонюсенькие былиночки в виде драгоценных сверкающих бусинок, сплетаясь в совершенное, великолепное колье – бесценный дар Величайшего из возлюбленных самой желанной из всех!
Радость, заполнившая собой это невероятное утро, переполняла и его самого предвкушением счастья и чего-то волшебного, но, вместе с тем, такого настоящего, что должно было произойти именно сегодня! «Что это со мною? Никогда ещё ничего подобного в моей жизни не было! Ах! Так, ведь, нынче же должна приехать моя Софьюшка! Вот оно, вот оно в чём дело! Как я сразу-то не догадался? Как смог выжить, не видя её милых глаз, не слыша её голоса целую неделю? Боже мой! Целые семь дней… страшно подумать, когда и один час, проведённый в разлуке с нею кажется возмутительно долгим и бесчеловечно холодным, пустым…»
Ночной ливень значительно остудил температуру воздуха, который теперь наполнив собою спальню Андрея, заставил его снова забраться в кровать и набросить на себя лёгонькое летнее одеяло. Спать больше не хотелось совсем. Мысли о Софьюшке разбередили и без того неспокойные сердце и душу. Он понимал: предстоящий разговор с отцом будет не из разряда лёгких и прекрасно осознавал, что поступив так, как поступил, нанёс ему чувствительный удар и по гордости и по самолюбию. Но и по-другому он не мог и, более того, не желал! Андрей полюбил Софью! Полюбил искренне, честно и без оглядки на чьё-то, пусть и родительское, мнение, всеми фибрами своей души, столкнувшейся с этим чувством впервые! И был безмерно счастлив и горд тем, что оно, это чувство, не осталось безответным, доказательством чему служила новая жизнь, уже третий месяц как заявившая о себе под сердцем той, что согласилась стать ему женой! Они обвенчались в прошлом месяце в маленьком храме почти на самой окраине Петербурга, где и познакомились полтора года назад.
Сам Андрей не был настолько уж религиозным человеком в сравнение с нею, которая с малых лет пребывала среди молитв и икон, но и тем не менее при начале каких-то новых дел(сдаче экзаменов, по большим праздникам), поговев положенные три дня, шёл на исповедь и к причастию, выбрав для себя этот тихий уютный и весьма удалённый храм, под сводами которого ему было легко и свободно дышать и обличать себя, искренне раскаиваясь, в свершённых каких-то неблаговидностях, исповедуя оные перед отцом Алексием, настоятелем этого храма, покидая который однажды и столкнулся с Софьюшкой, своею землячкой. Вначале это была просто дружба двух, неожиданно повстречавшихся на чужбине совсем ещё юных и неопытных сердец, ещё по-детски воспринимающих окружающий их мир. Они, кончено, знали друг друга и до этого: городок N был весьма небольшим, как и большинство равных ему по статусу уездных городов, и по количеству проживавших в нём людей и по количеству тех мест, где происходили случайные и неслучайные встречи. Они с нею с детства ходили по одним и тем же улицам, купались в одной и той же реке, восхищались пышным цветением липовой аллеи, вслушиваясь в гудение пчёл среди медовых ароматов её душистых соцветий. Что само по себе значительно облегчило и ускорило возникновение взаимной привязанности, в общем-то, одиноких людей, волею судеб заброшенных в огромный пусть и прекрасный,но чуждый им город.
Софьюшка, как и сам Андрей, получала здесь образование – посещала Высшие женские курсы, что было весьма прогрессивно и удивительно по тому времени, поскольку не во всех семьях это приветствовалось, а в некоторых так и вовсе считалось делом и ненужным и даже вредным. У женщин, в отличие от мужчин, была своя, вполне определённая дорога: удачно выйти замуж и знание, таких наук, как физика или химия, вряд ли могли бы быть ими использованы среди пелёнок и баночек с вишнёвым вареньем…
«Но я с самого раннего детства так много и с таким увлечением читала, так мечтала стать учительницей, что когда стало возможным, батюшка не очень-то и возражал против продолжения моего обучения!» - рассказывала она ему во время их тихих прогулок по уютным аллеям Летнего сада. А проживала Софьюшка у весьма далёких родственников её матушки, которые так полюбили ласковую и скромную девушку, что, будучи бездетными вовсе, приняли её, как родную дочь, окружив по временам даже излишней, как ей казалось, опекой. Более того, они, эта почтенная супружеская пара сделали её своей единственной наследницей, оформив нотариально все необходимые документы! И то сказать, как бы она могла кому-то не понравиться?
Тихая, очень серьёзная, с вдумчивым спокойным взглядом огромных серых глаз, ровная и почтительная в общении с кем бы то ни было, Софьюшка, казалось, излучала какой-то неземной свет тепла и добра, не заметить который мог бы только жалкий слепец с окаменевшим сердцем. Длинные и пушистые локоны её никак не хотели быть постоянно чинно заплетёнными аккуратным образом в толстую и длинную, значительно ниже колен, русую косу и несколько совсем непослушных прядей, вырвавшись на свободу, словно парили во след за своей хозяйкой, безуспешно воевавшей с ними, с этой их «отвратительной» манерой, как говорила она, не осознавая того, что в глазах Андрея в такие моменты выглядела и вовсе какой-то волшебной, сотканной чуть ли не из воздуха, русалкой, глаз от которой отвести было выше его сил…
И вот однажды всё случилось… Это было настолько потрясающе прекрасно и восхитительно для обоих, впервые вкусивших от неизвестного доселе плода, что ни о каком раскаяньи не могло быть и речи! Растворившись друг в друге и став единым целым, они перестали замечать окружающий их мир, сразу отступивший на задний план вообще.
Где-то там далеко были их родители с необъяснимой взаимной неприязнью, которым, как понимали юные влюблённые, вряд ли придётся по нраву принятое ими решение без ихнего одобрения и благословения… Но всё это – потом! А сейчас самое главное то, что они, он и она, стали семьёй! В том, что именно Это правильно – не подлежит никакому обсуждению и, уж тем более, осуждению кого бы то ни было вообще! Ни тени сомнений! Немедленно венчаться!
Но «немедленно» не получалось: Андрею нужно было сдавать выпускные экзамены для того, чтобы получить документ об законченном образовании! Софье предстоял ещё один год обучения, но, поговорив и всё как следует обдумав (вдвоём – это ли не чудо?), приняли единственно возможное решение: она оставит курсы и уедет во «взрослую жизнь» во след за мужем с тем багажом знаний, что успела накопить!
Венчание было очень и очень скромным, хотя конечно и безусловно, его избранница заслуживала гораздо большего! Но и в скромном светлом платьице и простом кружеве на голове вместо фаты, Софья выглядела сказочной принцессой, по великой любви к нему, Андрею, оставившей навсегда свою сказочную страну, в которую простым смертным вход запрещён! Новая жизнь, зародившаяся в ней, потребовала от своих родителей немедленных действий по узакониванию согласно общепринятых норм морали его прав на появление в огромный и пока неведомый мир! Другим шафером(над нею держала Корону Мария Пантелеймоновна, хозяйка квартиры, где жила Соня, очень легко заметившая перемены в поведении её подопечной, заставившая познакомить их со своим избранником. Парень очень понравился, и, хотя поспешность молодых, огорчила и опечалила пожилую чету, но то, что сделано, уже сделано… и, выслушав признания девушки, они согласились принять участие в дальнейшей судьбе молодожёнов!), державшим Корону над самим Андреем, был, конечно, Лёвушка – верный и надёжный товарищ во все годы обучения, никогда не кичившийся перед ним ни знатностью своего происхождения, ни, тем более, богатством.
Накануне венчания, Андрей поделился с другом тревожными переживаниями относительно самого этого шага… «Отец никогда не простит нас! Да, он любит меня и это не может подлежать сомнению, но… обвенчавшись таким образом, по ссобственному выбору, не испросив на то его согласия, а он ни за что и никогда бы его не дал в силу того, что сколько себя помню, презирал за что-то батюшку Иппатия, отца Сонечки, я как бы перехожу в стан его недоброжелателей что ли, предаю тем самым родовую честь, которая для него имеет огромное, наиглавнейшее значение! Тоже самое будет и в её семье… Выдержит ли она? Как бы мне хотелось оградить её от всего, что предстоит… Я, конечно, попробую подключить матушку… хотя – нет! Не буду вносить раздор в их взаимоотношения – они так любят друг друга до сих пор, что, честное слово, если в моей семье сложится нечто по образу и подобию, то я стану счастливейшим из смертных, уступая пальму первенства лишь своему батюшке и только ему!
«Да, Андрей Макарович! Заварили вы кашу… - вздыхал, услыхав такие признания, Лёвушка – Родители - серьёзная проблема! Но, как я понимаю, поступая так, ты не только действуешь из соображений чести? Ты же действительно любишь её?»
«Как ты мог в этом усомниться вообще? Конечно, люблю! Больше всего на свете, если хочешь знать! Но и тем не менее, так бы не хотелось огорчать батюшку с матушкой-то… Да, уж чего там: снявши голову, по волосам не плачут! Одно вот только не перестаёт меня тревожить: если обе наши семьи (а я сильно подозреваю, что так и случится…) захлопнут перед нами двери своих домов, то куда нам податься хотя бы на первое время? Этот вопрос останется таким же острым и насущным, если вдруг её семья смириться с нашим поступком и будет согласна принять меня под свой кров… Как это почему? А потому, что я никогда и ни за что не смогу переступить порог ихнего дома без настоящего примирения обеих семей! Да неужто тебе это нужно объяснять? У меня, конечно, есть кое-какие сбережения… Ты же знаешь, что я всегда очень скромно жил, но их так мало. А двое – не один. К тому же нас скоро будет уже трое… Да, дружище мой, и ты единственный, кто из посторонних узнал об этом… Первое время, пока найду достойную работу, мы с Сонечкой можем пожить у её приветливых хозяев, на что она уже заручилась их любезным согласием, а потом придётся подыскивать какую-нибудь недорогую, но приличную квартиру или хотя бы комнату…»
«Вот что, Андрей! – перебил его размышления Лёвушка – Никаких съёмных квартир и никаких поисков работы! Я предлагал тебе ранее взять на себя заботу о моём имении! Предложение остаётся в силе, тем более и потому, что у меня самого ни желания, ни твоего таланта вовсе нет! А, кроме всего прочего, через неделю, максимум две, я должен буду уехать к батюшке в Дюссельдорф, так как получил весьма тревожное известие от его камердинера: батюшка болен и, похоже, серьёзно… А, поскольку, «Лучики» являются почти единственным источником дохода для нас с ним, продать имение было бы огромнейшей глупостью и недальновидностью, как ты сам понимаешь… Вот почему, принятое тобой моё предложение стать там управляющим, я посчитал бы истинной милостью Небес, если хочешь знать. Оставляя тебя вместо себя, я буду более чем спокоен за состояние дел в имении! И можешь творить там, что посчитаешь нужным, с единственным, пожалуй, условием: чтобы это было не во вред, а приносило хорошую выгоду после реализации! Прежний управляющий, чтобы ты знал, честнейший и благороднейший человек, но он уже стар и просится освободить его, позволив остаться в имении доживать свой век… На первых порах он тебя во всём будет поддерживать и помогать, что, согласись, не станет лишним! А как почувствуешь, что вошёл в курс всего, он без обиды отойдёт в сторону и удалится в коттедж для престарелых слуг, есть у меня такое заведение по типу богадельни, но помягче, что ли… Вот тут к тебе ещё одна просьба: сохрани его, средства на содержание заложены в статью расходов отдельной строкой, как и на другое прочее по ведению хозяйства...Он себе уже там и комнатку приглядел, насколько мне это известно… Так что можешь сам видеть, что я вовсе даже не бескорыстен, а наоборот, дружище ты мой, меркантилен до безобразия…"
«Лёвушка! Ты – Ангел, спустившийся к нам с небес! Мне так понравились твои «Лучики»» Помнишь, как мы с тобой строили планы, гуляя по живописным окрестностям, об улучшении севооборота, о восстановлении заброшенных садов?» «Вот-вот-вот! Пусть отныне всё это станет твоей заботой! Конечно, и это не должно тебя обидеть, мне бы хотелось быть в курсе предпринимаемых тобой нововведений! Но всё это такие пустяки в сравнении с тем, что твоя семья будет иметь крышу над головой (весь дом в вашем распоряжении, поскольку ни я, ни батюшка, тем более, не имеем планов возвращения в Россию) и всё остальное, что необходимо человеку для спокойной и размеренной жизни! А то, что ты справишься – у меня нет никаких сомнений! Ну, что, дружище? По рукам? И повторю ещё раз, приняв моё предложение, ты не только выручишь меня, но и заставишь молить за тебя Бога! О денежном вознаграждении за труд и обо всём остальном поговорим потом, на месте! Сейчас же главное – предстоящее венчание! Всё остальное потом, потом…»
Исповедуясь перед началом обряда венчания, молодая пара откровенно призналась в том, что они «согрешили» (Господи! Да,нешто это грех между любящими-то?), но они очень любят друг друга! «Получили ли вы родительское благословение, чада мои?» «Нет! Но мы любим друг друга!» «Знаете ли вы, что согласившись обвенчать вас, учитывая всё это, я пойду против всех правил и канонов?» «Знаем… но мы любим друг друга!» «Знаете ли вы сколько трудностей будет у вас на пути через принятое вами решение?» «Да! Но мы любим друг друга!» И он обвенчал их, согласно порывам собственной совести, назвал мужем и женой, сказав на прощание:
«Храни вас Господь, дети! Будьте благословенны, пребывая в мире и согласии!»