Раннее утро. Дед Степан, устроившись у стола, ремонтирует рамочные ульи. Его внучка Паша, худенькая красивая девушка, уже успела выскоблить и намыть пол и лавки, собрать паутину с углов, обмести потолки. Сквозь отмытое до блеска стекло солнечные лучи яркими снопами весело освещают их маленькую комнатку. От натопленной печки разносится по избе тёплый дух и запах печёной картошки. Разгорячённая работой, разрумянившаяся, с выбившимися из-под платка упругими локонами тёмных волос, Паша откинула за плечо тяжёлую, ниже пояса, косу и по-хозяйски окинула сторожку взглядом:
- Деда, хорошо-то как у нас с тобой тут! …А чего это колокола звонят? Сегодня вроде праздника нет никакого, – с тревогой прислушалась она к доносившемуся из села колокольному звону.
- Случилось что-то, - встревожился и дедушка. – Может, пожар? Давай-ка, внученька, собирайся скорее, домой поедем, - дед Степан торопливо стал складывать инструменты.
А доносившийся из села набат подкрадывался недобрым предчувствием, от которого сжималось и ныло сердце. А оттого, что они тут, в лесу, с дедушкой одни и ничего не знают, было ещё тоскливее.
***
…Весна в тот год так запоздала, что уже не верилось, что она когда-нибудь придёт. После сретенских морозов долго командовала на улице вьюга – переметала дороги и тропочки с вешками, тоскливо выла по ночам в трубе, и так пуржило, такая круговерть была на улице, что не хотелось носа высовывать из дома, и казалось, что конца этому не будет. Но когда, наконец, погода установилась, дед Степан вместе с Пашей отправились на пчельник. И в саду, и в сторожке было много сезонной работы. Солнце пригревало по-весеннему, и растаявший за день снег, мчавшийся по дорогам весёлыми говорливыми ручейками, за ночь превращался в зеркальный искрящийся лёд. Пчельник был в лесу, на Илюшиной горе. Ильёй звали прадеда Паши. Когда-то он разбил на этой горе сад и завёл пчел. Гору с тех пор так и стали звать – Илюшина. Паша больше всего боялась спуска с этой горы, крутой и высокой.
- Ну, Майчик, с Богом! – дедушка, перекрестившись, тронул вожжи. Паша, примостившись рядом с дедушкой в розвальни, зашептала слова молитвы. Молитв она знала много, деда с тятей научили. Перед самым спуском Паша затеребила дедушку:
- Деда, остановись! Я пойду с Майчиком поговорю, чтобы он не боялся.
- Вот выдумщица, ну, иди, - дед Степан с улыбкой посмотрел на внучку.
- Майчик, ты не бойся, потихонечку спускайся, а я тебе за это дома хлебушка дам, и поцелую, - ласково зашептала Паша лошади. Майчик косил на неё карим добрым глазом, как будто понимая всё, о чём она говорила.
- Ну, теперь всё в порядке… Поехали, деда, - с замиранием сердца Паша прижалась к дедушке и закрыла глаза.
«Господи, услыши, услыши молитву мою!» - зазвучал в её душе псалом, так созвучный настроению девушки.
Молитву эту Паша очень любила. Её пели на каждой литургии в их храме. Прихожане с нетерпением ждали, когда же зазвучит густой, грустный, необыкновенно красивый голос псаломщика Багрянского, который запевал этот псалом. Когда он пел, то Паше всегда казалось, что нет добрее и прекраснее этих людей – её односельчан, которые со слезами на глазах вместе с псаломщиком Багрянским молились и просили Господа, чтобы Он услышал их молитву.
И они были безконечно дороги ей, а особенно молоденький певчий Сергей, которого Багрянский учил петь и читать на клиросе. Деда и тятя советовали Паше приглядеться к нему: «Мы тебя замуж только за него отдадим». А Паша и себе признаться боялась, что никто другой ей и не нужен, хотя отбоя не было от поклонников у красивой, ловкой, доброй и веселой, и так рано оставшейся без матери девушки. Да и Сергей нет - нет, да и поглядывал в сторону Паши, всегда становившейся около храмовой иконы великомученика Георгия Победоносца. Эта икона особо почиталась жителями Палатова. Надо сказать, что не только свои сельчане, но и жители окрестных сёл приходили служить перед ней молебны, и по своей вере получали просимое по молитвам от угодника Божия великомученика Георгия.
Паша уже не раз убеждалась, как чудесным образом Егорий – так они называли Георгия Победоносца – помогал ей. А выбор мужа – дело серьёзное, это ведь не на один день – на всю жизнь.
Храм в селе стоял на самой красивой улице - Луговине. Она оправдывала свое название, до самой осени радуя глаз яркой бархатной зеленью. Дедушка рассказывал, как выбирали место для церкви, и как строили её всем миром. Престола было два: первый в честь Казанской иконы Божией Матери, а второй - в честь Георгия Победоносца. Праздники в селе любили, наверное, поэтому праздновали и летнюю, и осеннюю Казанскую. И Егория почитали и весеннего, и осеннего. Четыре раза отмечало село престольные праздники: ходили друг к другу в гости, пили, пели. Случалось, доходило и до кулачных боёв. Батюшка, отличавшийся необыкновенной добротой и любовью к своим прихожанам, многолетствовал им и ждал, когда они, нагулявшись и отдохнув от трудов и забот, снова придут в храм и будут со слезами молиться и каяться. А он, болея за них всем сердцем, будет возносить за них молитвы ко Господу и Заступнице.
В те дни, когда не было службы в храме, батюшка обучал сельских ребятишек грамоте. Паше тоже хотелось ходить в церковно-приходскую школу. Но учиться ей не довелось - рано умерла мама. Этот трагический случай долго помнили в селе. В тот роковой день Анастасия возвращалась с соседнего села Аргаша с ярмарки на лошади. Внезапно, испугавшись вывернувшегося из-за поворота на лесной дороге босоногого мужика с перекинутыми через плечо сапогами, лошадь понесла. До самого села протащила она упавшую с телеги и так и не сумевшую отпустить вожжи Анастасию. После смерти Анастасии шестерым её детям свекровь заменила и маму, и бабушку. А Паше пришлось нянчиться с младшими братьями и совсем маленькой сестрёнкой. Младшие дети почти не помнили мать, называя бабушку ласково мамочкой. Паша, как могла, старалась помогать мамочке. Отец их, добрый и молчаливый, постоянно был занят работой. После смерти горячо любимой жены он так больше и не женился. Паша была вторым ребёнком в семье. Она была очень похожа на покойную мать, и отец в ней души не чаял. А дед Степан подарил ей букварь и помог освоить его. И теперь при каждом удобном случае Паша доставала букварь и читала. Для неё это было настоящее счастье.
***
… С самого раннего утра батюшка и псаломщик Багрянский убирали к Пасхе скопившийся за зиму мусор с колокольни. И хоть работы было много, но такой изумительный вид открывался с высоты, что они невольно останавливались и с замиранием сердца любовались родными просторами. Оживающий после зимы лес и село, курившееся дымом топившихся печей, изредка оглашались мычанием коров, звоном вёдер и скрипом открывавшихся и закрывавшихся дверей и калиток. Кое-где тявкали уже начавшие дремать под утро собаки. Мир и покой царили в воздухе, и казалось, что так будет всегда. Но тут их внимание привлекла движущаяся на лошадиных повозках по дороге от соседнего села Валгуссы к Палатову группа вооружённых людей. Уже год прошёл после революции, но до сельчан пока кроме разговоров, да разных слухов ничего не дошло. И вот теперь незваные гости подъезжали к мирно жившему селу, да ещё и с оружием. У псаломщика Багрянского захолонуло сердце. Священник, решив предупредить сельчан о нежданных гостях, стал звонить в колокола, созывая народ к храму. Село сразу зашевелилось. Чаще захлопали двери, залаяли и завыли собаки. К церкви стали подтягиваться люди.
***
- Все, доченька, слава Богу, съехали! Не бойся, открывай глаза, - дед Степан перекрестился.
- Деда, стой, мне надо к Майчику, я ему что-то обещала.
- Что опять придумала? Бегаешь туда - сюда, егоза такая! – остановился дедушка, невольно залюбовавшись внучкой. Вот ведь взрослая уже девушка, но такая непредсказуемая и чистая, как малое дитя, что и не знаешь, чего от неё ждать! Вот и сейчас, Паша подбежала к коню и чмокнула его в доверчивую морду:
- Теперь поехали.
***
Батюшку и псаломщика Багрянского расстреляли почти на глазах у односельчан – отвели за сараи и убили. Они шли на расстрел молча, крестообразно сложив на груди руки, как перед причастием. Люди безмолвствовали. Матушка бледная, с безумными от горя глазами, сидела около мужа, крепко вцепившись в холодную уже руку, и раскачивалась из стороны в сторону. Командир приехавших хотел было оттолкнуть её, но не вынес взгляда матушки и, смачно выругавшись, отошёл к своим товарищам.
- А, ладно, пусть забирают хоронить, - он сплюнул в сторону расстрелянных.
***
Паша, спотыкаясь в темноте, с трудом сдерживая рыдание, бежала по задворкам к дяде. Под ногами похрустывал лёд - снова подмораживало, и не понять было в темноте, где земля, а где подмерзшая лужа. У дяди и в передней избе, и в задней горел свет. Слышны были незнакомые голоса. Паша вошла во двор и столкнулась с дядей прямо у калитки.
- Дядя – дядя, ты ведь добрый, ты хороший! Зачем ты пустил их к себе?
Дверь из сеней приоткрылась.
- Кто это там, …?! – недобро выругался вышедший на крыльцо красноармеец.
- Беги, Пашенька, - шепнул дядя.
Паша метнулась к сараю, к навозной куче. Её оглушили раздавшиеся в гулком весеннем воздухе два хлопка. Не сообразив ещё, зачем она это делает, Паша упала за навозную кучу и стала закапываться навозом. Дядя что-то говорил незнакомцу. Из избы выскочили еще несколько человек, потом прозвучали ещё выстрелы, громкие голоса, заскулили собаки. Через некоторое время всё смолкло. Выждав время, Паша крадучись вышла из сарая.
Возле своего дома она увидела Серёжу. Грязная, пропахшая навозом, девушка бросилась к нему и заплакала.
- Как же теперь жить? Что же будет?
- Значит, воля Божия на то есть, - Серёжа обнял её. – Всех не перебьют. А я священником всё- равно буду. Пойдёшь за меня замуж? Не забоишься матушкой быть?
3.04.2007
Икона св. великомученика Георгия Победоносца, находилась в Казанской церкви с. Палатова Карсунского уезда Симбирской губернии (в настоящее время - Инзенского района), празднование 6 мая (23 апреля).