Белёсая мета

               
    Время, самая загадочная субстанция, из всего сущего в Мироздании. Ну что,
казалось бы,  может быть элементарнее: тик-так  и все дела.    Как тикало оно до твоего явления на свет Божий, так и будет тикать после твоего ухода в мир иной, возможно,  что  в никуда.  Оттого-то, особенно по-молодости,  транжирим мы его беззаботно, не замечая, как отпущенное на жизнь время  стремительно тает под жгучими лучами житейских стастей страстей, но как только  приходит осознание, что  тиканья  остаётся всего то ничего,   возникает жгучая тоска по всему, что когда-то казалось пустяковым.
 
      Что подвигло меня к воссозданию давно забытого?  Да встреча со сверстником, которая произошла совершенно случайно, выражаясь на современном арго -  спонтанно.  Но, по-моему, твёрдому убеждению, ничего случайно в мире не происходит.  Даже пустяковый прыщ  просто так не проявиться.

       Всё, что возникло и растворилось,
                оставит свой след навсегда.
Время беспечно, лишь в разуме сила,
                а всё остальное – среда…

         Почитай большую, как оказалось впоследствии, лучшую пору своей  жизни - детство и отрочество, мы  были с ним,  не разлей вода, но судьба распорядилась по-своему, и  в последние десятилетия наши стёжки-дорожки разошлись, да так, что даже переписка зачахла.   Где-то в подсознании,   высветился монитор, и,   побежали кадры воспоминаний, как бы в режиме обратной перемотки,  фиксируя наиболее яркие эпизоды бытия, связанные с  внезапно встреченным другом.
 
       А я то,  уже  посчитал, что всё давным-давно выветрилось из памяти, ведь столько лет прошло. Ан, нет, человеческая память настолько уникальная матрица, что ничего из неё стереть нельзя, даже если бы этого очень захотелось сделать.   А дружили мы  по-настоящему, жили то как-никак в соседях,  но, уехал мой закадычный друг в далёкие края, лишь  изредка навещая отеческий дом,  да и я сменил место жительств, но, не изменяя при этом Самаре.  Так, до самой пенсии и  трудились на благо Отечества,  но, как оказалось в последствии, в холостую,  не то,  видишь ли,  мы  строили  и шли не той дорогой.

     А друг, как только на пенсию вышел в родной город вернулся, так сказать на малую Родину. Хотя Родина, ни при каких обстоятельствах, не может быть малой.   И вдруг, как дар небесный, эта встреча!  Такое знаменательное событие грех было не отметить.  Зашли мы с ним в  ближайшее кафе,  заказали все, что положено по такому случаю,  ну и потекли  ручейки воспоминаний, истоком которых явилось наше послевоенное детство. Припомнилось, сколько в те времена детворы,  в результате человеческого безумия, росло в сиротстве. Нищета, беспризорщина, - всё сгладило время, всё отошло на задний план и осталось только самое светлое,  самое драгоценное, из чего и формируется личность. Да и могло ли быть иначе, если происходило, всё это на фоне Великой Победы! Нашей Победы.

        Но тут, как отклик тех времён, пацанёнок, примерно такого же нашего послевоенного возраста в кафе прокрался, миновав каким-то макаром   швейцара, и просит у нас если не денег, то хотя бы чего-нибудь  поесть.  А глазёнки светятся хотя и забытым, но таким знакомым блеском.   Невольно подумалось, как же так, ну ладно мы сироты погибших отцов  были лишены много, но кто лишил его и иже с ним, счастливого детства?  Тогда это было по воле неизбежности, но отчего же в наши-то, благодатные, как утверждают политики,  дни? Не иначе как от  несуразности  ситуации, да доверчивости русского народа, которая частенько  распространяется за грань разумного. «Одарили», чем могли мы того мальца, да и  вернулись «к своим баранам».
               
     Воспоминания захлёстывали  и  уносили  в то безвозвратно канувшее прошлое, то погружало в злобу  текущего момента, но  всё чаще и  чаще я стал ловить себя на мысли, мол, как же  заметно  постарел  мой друг.   Своё-то старение не так в глаза бросается, ну подумаешь, завершилась трудовая деятельность, болячки донимают, голова поседела, зубы вываливаются но, неужели и я выгляжу таким же старичком? А интуитивно осознаю, что примерно то же самое  думает обо мне мой товарищ.
     Это вроде как смотришь какой-либо кинофильм с актёром твоего возраста в главной роли, и умиляешься его мастерству и молодости, а потом встречаешь его же  в телешоу  и диву даёшься, что  же  время-то с ним сотворило? 
 
   После очередного тоста типа: «Ну, за тебя!»   наши рюмки звякнули, и тут товарищ  обратил внимание на белёсую мету ятно проступающую на тыльной стороне моей левой ладони,  между большим и указательным пальцами.  Смотри-ка, а отметина-то осталась, помнишь, её происхождение? С подковыркой произнес друг.  Да мне ли не помнить ту презабавную историю более чем полувековой давности.  Невольно в памяти высветились строки, которые я ему прочёл:
      Ты помнишь пляж сорок шестого, что ни мужчина – сплошь в рубцах.
   И инвалида молодого с ожогом  свежим в пол-лица.
   Наверно, парень был танкистом, горели танки только так.
  Народ сломал хребет фашизму, в руину превратив рейхстаг.
    Голодный год и очень редко в домах светился дефицит.
   Кто ублажит юнца конфеткой, а кто-то колбой угостит.
   Сиротство, горькая кручина, но сколько сути скрыто а нём.
    Взрослеют, и не без причины, те, опалён кто был огнём.
       По ныне, встречу ветерана, воспоминаний хлынет рой.
     Тот  волжский пляж сорок шестого,  кто фронт прошел – во век герой.

  А это чьи стихи, - заинтересованно спросил  друг.
 - Да вроде мои , вот  вытурили на пенсию  в стихах погряз.
 - Что-то я не припомню, чтобы ты стихирой увлёкался.  Дашь почитать?
 - О чём разговор, встреча то не последняя.

    Это только так считают, что будто у пенсионеров свободного времени пруд пруди, а на самом деле  и  у них забот полон рот. Вообщем, условились мы о  дне более обстоятельной встречи,   на том и расстались.

   Уже придя, домой, я погрузился в  воспоминания, и память услужливо воспроизвела, вплоть до мелочей, тот осенний день сорок седьмого года. 
     А возникла та самая белёсая мета так. Наши матери,  в  основном вдовы,  трудились, в те времена, как в старину говорили не жалея живота своего, ведь они стали едва ли не основной рабочей силой в стране, не считая пленных фрицев. А значит именно на их плечи, легли тяготы по восстановлению порушенной Родины.  Мы, детвора довоенного так сказать «производства», практически были представлены сами себе и свободное от школы время  проводили  на улице, сбиваясь в  устойчивые стайки, в основном по месту  проживания, каждая со своим уставом и табелем о рангах.
    В то время я был всего лишь учеником начальных классов, отсюда и самым что ни на есть рядовым  мальчишеского братства.   Излюбленным местом нашего  досуга был пустырь, что был рядом со стадионом «Буревестник» и церковью  Петра и Павла.  Нынче на том месте находится троллейбусный парк,  а в те далёкие времена  располагался полигон, на котором кавалеристы оттачивали мастерство по рубке голов будущих врагов непобедимой Родины. Роль этих врагов выполняли прутики. Нам  разрешалось заменять «головы» обезглавленных  «врагов», как бы на ожившие.  Надо сказать, мы очень ревностно исполняли  эту работу и не допускали  «чужаков» на свою территорию. Нет-нет да кавалеристы разрешали и нам попрактиковаться в верховой езде,  а также одаривали колбой, жмыхом при выработке масла  из семян подсолнухов. А если учесть, что послевоенные годы в Поволжье были неурожайными, то была она,  эта самая колба, для нас самым отменным лакомством.
        А уж когда на стадионе «Буревестник»  состоялся футбольный матч любимой команды «Крылья Советов», мы были на седьмом небе. И ни какие стражи порядка не могли воспрепятствовать нашему проникновению на матч.
      Помнится, что в те времена ворота  «Крылышек» защищал вратарь по фамилии Сухоставский, какие мячи  брал  этот кипер - легенда, запоминалось навсегда. Но, когда,  в конце концов, его  «размочили», он демонстративно снял вратарские перчатки, и больше мы его в воротах  не видели.  А потом игры были перенесены на другой  стадион, «Локомотив»,  а  это была уже не наша территория, но и туда мы проникали, уговорив сердобольного дяденьку на время изобразить отцовство, особенно охотно откликались на это  покалеченные фронтовики, а их тогда было предостаточно.  Да и играли-то в те времена совсем в иной футбол. Главным в спортивном зрелище был болельщик, ради него игроки, как говориться, костей ни своих, ни чужих не жалели. В современном   футболе тоже рубки идут не на шутку, но исчез фактор патриотизма, так как команды собраны с миру по нитке. И что бы ни говорили, а шабашник,  он и есть шабашник. Да и болельщик, или по-современному фанат, совсем иначе стал смотреться. Так и норовят, то дебош учинить, а то и вовсе такое отчубучить!  Недавно даже один  ОМОНОвец погиб, ракета в шею угодила, а всё из-за  пресловутого  адреналина, которого якобы в крови  без фанатизма мало, вот и творят люди,  не ведая чего,  а тут ещё огромные деньги, которые оккупировали сердца и души.  Неспроста в народе укрепилось мнение, там где «баксы» правят бал, ничто зверское человеку не чуждо.  Может быть оттого в современных «Крылышках» в основном составе играет всего лишь один коренной самарец, но зато какой! Но чует моё сердце, что и его вскоре баксы сманят не за бугор, так в более богатый клуб.
 
      Так размышлял я,  возвращаясь к тому самому осеннему дню, который и оставил на мне эту отметину. После того как кавалеристы отработали и ускакали в казармы, мы развели костёр и  заложили в горячие угли картошечку, а в те времена, да с колбой, это было блюдо на объедение.  Едва  картофан подоспел,  к нам подвалил блатняк, один из тех, кто из-за возраста пороха  не нюхал, но гонора обрёл выше крыши.    Правда, настроен он был весьма миролюбиво, может оттого, что был уже в подпитии, а может и ещё из-за чего.  Пытаясь  воссоздать в памяти его облик, я невольно сравнил его  с Промокашкой, бандюганом  из «Чёрной  кошки», с блеском  исполненным актёром  Бортником.
      
    Нам ничего не оставалось, как угостить его картошечкой, а он, в знак благодарности,  угостил нас мутным винцом, а точнее самогонкой.  Надо сказать, что впервые в жизни мне довелось испробовать «прелесть» дурманящего зелья.  А малость спустя, блатняк  предложил пари, мол, кто на спор прожжет на своей руке при помощи лупы новёхонькую купюру, тому она и достанется. Надо сказать, что послевоенные деньги были внушительных размеров.  А купюра, которую он предложил прожечь, для нас являлся целым состоянием. Первым проделать это, так сказать по старшинству, вызвался наш «атаман». Сфокусировав лупой, солнечный луч он некоторое время терпел, но видно боль оказалась выше терпения. И так перепробовали все  желающие, но результат оказывался тем же. Когда очередь дошла до меня, то хмель уже слегка затумашил сознание.  Я плотно прижал купюру и  приступил к  истязанию.  Помню, что боль становилась всё нестерпимей. И в тот момент, когда я был готов прекратить эту инквизицию,  на колокольне ударили в колокола,   стаи диких голубей взметнулись в небеса.  Может это, а может ещё что, отвлекло от боли и, даже,  несмотря на то, что пахнуло жареным мясом, я продолжал прожигать купюру, пока не образовалась малюсенькая дырочка.
          
   Парень оказался  хозяином своего слова  и оставил её у меня. При этом с удивлением заметил, мол, на этом эксперименте он немало ставок выиграл и никому не удавалось  прожечь, а тут какой-то шкет.  Дома, когда бабушка увидела мою рану,  а  ожог оказался аж до кости,  она всыпала мне по первое число и принялась врачевать  только ей одной известными снадобьями.  Как мы распорядились тем «богатством», я запамятовал, но помню,  что растранжирили мы его  споро.  Рана очень долго не заживала из-за чего и  история  эта имела продолжение.

     А дело в том, что в те времена почти поголовным увлечением для парней, да и мужиков, было гонять голубей. Голубятники с нашей улицы или каржатники, как гордо они именовали себя,  частенько «осаживали» чужаков, то бишь голубей,  хозяевами которых являлись собратья по страсти с соседних улиц, те в долгу то же не оставались. Ну и как следствие частенько случались баталии, стенка на стенку с мордобоем и всеми прочими изысками. Вполне понятно, как говорят в народе: «куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй», то есть мы, пацаны, тоже враждовали с «врагами» наших голубятников.  Особенно  ярко это проявлялось в отношения со сверстниками с улицы братьев Коростелёвых, бывшей Уральской, а ныне переименованной аж в честь А.С. Пушкина.   Стоило, кому-либо из наших попасть впросак, то бишь в одиночестве оказаться на их территории, то доставалось бедолаге по первое число, мы отвечали им тем же. Так вот однажды таким бедолагой оказался я.  Затолкали «коростели» меня в один из дворов, отнюдь не для дружеской беседы,  пару тумаков я уже успел получить,  но тут  появился тот самый «блатняк».  Он присмотрелся ко мне и,  увидев  забинтованную кисть  руки, спросил, мол, не я ли тот самый шкет с пустыря?  Получив подтверждение, он дал команду своему младшему воинству, прекратить экзекуцию и впредь  не трогать, заявив, мол, это настоящий пацан.

    Вот и вся история о происхождении  белёсой меты у мальца с улицы Арцыбушевской, которая  изначально называлась  Ильинской.