Цокотом монотонным
бессменные счетоводы
оповестили планету
о рождении новых суток.
Стёрто во мгле бесследно
прожитое невозвратимо.
Грань между тем, что было
и наступившим только
в омертвелой ночи бессветной
незаметна,
как линия горизонта,
которая разделяла
вселенские антиподы,
но превратилась в уголь.
Почудилось даже во мраке,
что небо вонзилось сталью
за недосягаемой далью
в морское дрожащее тело.
И кровью омыло белой
горячие мои ноги.
Смолкли бурлящие волны
в одночасье на счет «двенадцать».
И всё в мировом пространстве
стало глухим и безмолвным.
Твой образ неуловимый,
придуманный мной спонтанно
в идиллии полуночной,
волновал искушенное сердце.
Боязливо хотел коснуться
ладонью прелестного тела,
но ты, растворяясь в тумане,
смеялась, маня за собою.
Я видел, как гибнут люди
в пучине любви и страсти,
и песней твоей прельщенный,
я тоже хотел погибнуть.
А ты увлекала всё дальше,
всё дальше в безвестный омут.
Окончательно обезумев,
сопротивляться не в силах
магическим твоим чарам,
я сердце отдал задаром.
Я шел за тобой, проклиная
тебя и свое бессилие,
а ты надо мной издевалась,
терзая плененную душу.
То нежно целуя, ласкала
мое изнемогшее тело,
то отдаляясь беззвучно,
скрывалась во тьме кромешной.
В стремлении безнадежном
тобой овладеть навечно
жизнь потеряла смысл,
и я был в ночи бессветной
стёрт, как прожитые сутки.
Когда на востоке небо
окрасилось в цвет пурпурный,
я стал одиноким бликом,
и свет ослепил колючий
какую-то девушку в белом,
знакомую мне до боли…