1. Запах можжевельника и лаванды
Помнишь, друже, дни в Батилимане,
Где родник струится из горы
В можжевельник, что зовёт и манит
И под зноем запахом горит.
Ах, забава для ума и сердца -
Собирать мозаики страстей,
Одевать их в платьица из ситца
И бросать на пламя новостей.
Нас влекли не скальные обрывы,
Что за Балаклавой на Айя,
Где кизила яркие нарывы
Освещали умерший маяк.
Море солнца самой высшей пробы
Раскаляло творчество и пыл
А слова, восторженные крабы,
Наползали золотом на пыль.
Пел нам ветер «… не зову, не плачу…»
Про далёкий сказочный Босфор,
Я там тоже не был, но в удачу
Безоглядно верю до сих пор.
Помнишь тропы на орлиный Сарыч,
А за ним в таинственный Форос,
Где краснели персиком базары
В обрамленье неги чайных роз.
По лаванде с ритмами ламбады
Я ушёл к востоку в Коктебель,
Ты остался в карточном распаде
И восторги высохли в тебе.
Жаль, что жизни путь бесповоротен
И стекает капельками в тлен,
Как туманы скальных подворотен
Исчезают в солнечном тепле.
2. Мурмаши, что мураши, до чего ж вы хороши
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "Горение однобытийной жизни
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . В оконном зазеркалье покачнулось
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Убийствами кричащей высоты."
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Алексей М.
Помнишь, Лёша, в Мурмашах, спросонья, *
Вшей гоняли, сбривши волосню,
Керосинный запах всесезонья,
А в мечтах заласканные ню.
В валенках худых, на босу ногу,
Убегали к Зинке на постой,
Танцевали страстно Босанову,
Заливая водкой дом пустой.
Дребезжали на ручной дрезине
К военморам на соседний склад,
Брали шило в камеру-резину, **
Отдавая месячный оклад.
Спирто-маслянистый запах моря
Будоражил память кораблей…
Вспоминая северные зори,
Ржу гаргантюанистым Рабле.
Ты мечтал страдать стихи в Вероне,
В тёплом Севастополе осев,
Сжёг себя на карточном перроне,
Увлекаясь в сдаточный посев.
Без любимых Рильке и Бодлера
Прикуп жизни медленно угас,
Стал рабом бессонниц на галерах
В чёрном блеске вороновых глаз.
Не кори меня, мой друг старинный,
Без тебя я рано поседел,
Жду призыва солнечного Грина
В зурбаганно-ласковый удел.
Вспоминая сабельные взмахи
Альбатросных крыльев на ветру,
По волнистым почеркам бумаги
За тобой пойду я поутру.
Наше зазеркалье покачнулось
От убийств кричащей высоты.
Прохожу в отчётливую снулость
По тоннелю в теле красоты.
Вязну в листьях, тайно обессилев,
Заблудившись в призрачном лесу.
Кто-то бреет гущу с новой силой,
Чтоб от нас очистить полосу.
* - Мурмаши - посёлок под Мурманском и название тамошнего аэропорта.
** - Шило - спирт (в судостроении и у моряков).
3. Много - не мало. Поэту, картёжнику и пьянице
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . "... тело,лежащее в краповом гробе,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . память живущих смертельно ласкает … »
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Алексей М.
Шелест колоды ложится тревожно,
Душу сшивает краплёною тайной,
Это судьба шевелится безбожно
Битой дорогой на карте случайной.
Туз перебьётся семёркой вальяжной,
Что ей король или фраер кремлёвский.
Голый не властен на карточном пляже,
Будь он четырежды джокер рублёвский.
Каждый почин - в небесах хэппи бёздэй,
Крымские горы взметнутся фатально:
В картах противника ходишь по звёздам
И по морщинам гримасы брутальной.
Много - не мало, а мизер - то шалость,
Что паровозом стучит в канделябры.
Жизнь, пролетая, шагренево сжалась,
Скоро нас вечность подцепит за жабры.
Ты одинок в этих толпах постылых,
Что арестант в чёрно-каторжной робе.
Сердце твоё для любви не остыло,
Так что, дружок, рано думать о гробе.
Доски ещё не оструганы чисто,
Ствол не распилен визжаньем несносным,
Больше того, заявляю речисто, -
Даже ещё не посажены сосны.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1982. 2010. 2013. 2014