За стенами ветерок посвистывал. Звёздочки ледяные в окна заглядывали. Зима, однако. Время к Новому Году.
Дверь в сторожку хлопнула. Пимы запостукивали.
Ватажка вошла, мороз со двора представила…
- Дедо. Мы к тебе на всю ночь. Можно?
- Ну, что же. Можно, ежели старшим сказались.
- Сказали, искать не станут.
- Только чем занять вас? Вы уж не голоштанники, сказкой на печи тешить.
Захарке, вон, служить пора настала.
Трое подростков засмущались. И то верно, выросли уже из забав детских, а всё хаживали к сторожу школьному. И делом одарит, что всем на пользу. И словом удивит на дорогу пожизненную.
- По началу, пока не разомлели, военну подготовку проведу. Про КСП, небось, знаете? Вот вокруг школы и обустроим.
- А зачем она здесь?
- Про сельпо в Пустянке слыхали? Никого найти не могут. Потому – следов нет. А мы снеговую завалинку по кругу утварим. И без следа к окнам не подойдёшь, и холод в подпол не сунется, и случаянная сосулька башку не ударит, которому неосторожность случится. Только строить уважливо, чтобы вид имела. Не кучей валить.
Час ли, полтора полопатились, вернулись.
- Ну, теперь, чай-пряники. Потом дела нешумные. Там в кадке лоза мякнет. Плести-то умеете? Ну, кто не может – друзья подскажут. А то и сам покажу. Я ноне шорничаю, заказ конторский. И вам что сплету языком.
* * *
Сидели как-то духи вышние в палатах занебесных, про устройство Тварного Мира рассуждая. Двое: один, как бы, Праведный, второй - Ехидный Спор случился. От кого пользы больше.
- Зачем тебе удумалось этих «разумных» создавать. Да ещё и по «Образу и подобию»! Когда бы не я, и не свобода воли, получили бы картинку застывшую.
- Ты тоже не идеал. Своей дозволенностью на самоусмотрение в Хаос заведёшь. Дам я им для направленности - Веру, Любовь и Надежду.
Щёлкнул пальцами. Заискрилось, воссияло. Проявились три образа светлых.
- Односторонне мыслишь. Без супротивной сути – они ничто.
И тоже пальцами «Щёлк!». Пламя полыхнуло. Тени от образов светлых проявились, отделились. Лихо, Беда и Горе.
Это присловье. Слово следом идёт.
* * *
В краю лесном стояло село одно. Не то чтобы большое, но и не маленькое. Даже кабак был. Для проезжих скорей. Тракт обочь пролегал. А для своих – все угодья под рукой.
Избы да бани в лесу росли сами, тепло для дома – в сухих буреломах, для стола сласти – в травах и чащах, покосы на полянах, пашни на опушках. Для Бурёнок по ложкам летнее столованье. В речках серебро рыбье.
Главное, селяне жили дружно. Один за одного стоял, плечо подставлял. Ну, окромя кабатчика. Тот сам за себя, больше с купцами заезжими якшался. Но польза, всё же, и от него была. Лавку держал со всякой мелкой сельской необходимостью. Так ровненько и катилось.
Жил в том селе парень. Митейком звали. Не то чтобы богатырь, но и не рохля, средних способностей. Только простоват. Родителей в ранности лишился, бабка его растила, да общество пособляло. По нраву ему легло, чтобы рядом друзей-приятелей много было.
И с ним никто не скучал. Всё какую затею измыслит. Вот и прозвали его Митейка Затейка.
Подрос, да в сильну пору вошёл – затеи его всем на пользу пошли. Заметит у соседей оплошку да ущерб какой, мигом село обежит, помощников наберёт – совместно огрех и умалят.
По простоте, своего хозяйства не шибко много было. Хата, что от бабки осталась, огородишко. Из надворья – сарайчик дровяной. И скотины не держал. Большо хозяйство рук требует да времени. А ему, на славе простака, где уж было от холостого положения уйти. Он и работал по соседям, да у кабатчика батрачил.
Досужее время тоже красил. Песенку спеть, на рожке сыграть. Ловки дудки-свистелки у него выходили. Ложки резал да играл. Про бубны-звонцы и говорить не приходится. А то, ехали мимо гудошники ярморочны, останавливались. Так Затейко и гудок смастерил. Мало того – мелкоту сельску обучил. По праздничному делу такую музыку учинят, любо-дорого!
Весёлое житьё, дружное. Только кабатчику поперек кошеля. Помощь мимо приварка бежит. А корысть ему нутро жжёт. Всяку надежду на доходы потерял. Заподумывал, как бы Митейку куда-либо законопатить. Лихо наслать.
Тут лихие мысли в голову и вошли.
Вот, летним временем староста отправил Затейку к леснику, дрова общине заготовлять. Радуется кабатчик, дорога свободна, случай плывёт! Открыл ларец свой тайный, сколько-то расписок долговых самых пустяшных ниточкой перевязал и тайком Митейку в избу подбросил. Он ить, Затейка, запоров не держал. Что красть-то?
Бёгом, бёгом лавочник на тракт, к охранникам. Там у казённых-то пост и сторожка имелись. Так, мол, и так, похищение ценностей. Тем что? Жалоба! Пошли. Верно, в Митином жилище – бумаги. Послали на розыски. А что его искать? Не в тайных бегах и не по секретной надобности. Всяк знал, где Затейка. Схватили, да под замок.
Сидит в каморе, мысли разные ворочает. Чёрные: «Вот Лихо набежало:» Светлые: «Надежда есть – люди выручат!»
Так и сделалось, селяне к старосте пошли. Про Затейку спрашивают, вину его объявить просят. Староста к начальнику. Посудили, порядили. Нет у Мити порушений закона. Сам он в лесу сколько-то дён, никуда не отлучался. Видеть, никто не видел, чтоб кто в избу его ходил. Порешили: кто-то хотел Затейку обвиноватить, а кто – неизвестно.
Отпустили парня. Без последствиев.
Да не совсем. Стражники стали за лавкой-кабаком доглядывать.
Ну как! Покража-то была, стало быть, надо наблюдение устрожить.
А кабатчику это ножом по стеклу. Может он дела какие секретные вёл, с купцами тайными заручался – его дело. Только заскучал сильно. Горе подошло, почуял – веры ему нет. Тут шепотки чёрные и навились: «Горе кому другому подкинь – не так горько станет».
Дело известное. Трухлявые думки – злое лакомство. Подговорил кого-то из случайных может наваром, может страхом. Сам к старосте по делам надуманным. Чтоб, значит, на глазах у общества быть. Сидят этак, разговаривают. Вдруг крики! Пожар!
Выскочили на улку, а там уж народу полно. Кто с ведром, кто с багром. И все к Затейкиному дому бегут, тушить, значит. Да где там! Время летнее, в небесах вёдро, сушь. Изба под солому, как стог сгорела. Сбежались, а там уж уголья.
Селу Затейко не чужой, у каждого горе болью отзывается, а в правду верят. Опять к старосте. Разрешения испросить на лес для новой избы. Мол, Митейко к делу непричастен, у соседей был, когда пожар случился.
И Митейко слово прибавил, просит у старосты на работу поставить, потому деньги в избе сгорели, припасённые долг кабатчику возвернуть.
Староста спрашивает: «А велик ли долг?»
Кабатчик молчит, а Затейко отвечает: «Три рубля. В долг муку да соль брал».
Староста и вынес суждение: «Беда – не вина. По безвинному положению: лесу по потребности взять, долг простить – не забеднеет лавочник».
И то, у старосты разные подозрения возникли, кто причиной всех напастей Затейкиных.
Селяне дружно с работой справились. Скопом долго ли. Сладили избу. Не хоромы, а какая была. Скарб разный, припасы на первое время миром собрали.
Только кабатчику всё горше, да горше.
Местные стороной обходят. За товаром стали на сторону ездить.
Староста скоса глядит.
Стражники, опять же, надзор ведут.
Слухи потянулись: « Нечистое место». Проезжий не всякий заглядывает.
Задумал кабатчик съехать. Вот к ночи сложил сундуки на телегу – и в путь. Тайком-тишком хотел удалиться. А темно, вскачь не разгонишься, в поводу транспорт повёл.
Тут его ватажка лесная и углядела. Воз прибрала, самого сучьём угостила и обратно отправила.
Прибежал домой, думает: «Вот беда-то!» А шепоток в голове: «Бедой с другими поделись». Он и поделился.
Стражникам сообщил, дескать в город поехал, а селяне его по дороге обобрали и избили. Бунтуют. Ну, начальник верхового послал за подмогой. Приехало сколько-то оборуженных, стали по дворам проверки делать.
Слух и до братии лесной дошёл. А им со стражниками не совсем гоже было свидеться.
Не найдут покражи – по лесам чесать почнут. Тогда: хошь – сдавайся, хошь – беги
Возвернули кабатчику всю поклажу с телегой и кобылой. Тайно, ясно дело. Их секретностям учить не надо.
Ищут стражники по селу – нет имущества лавочного. Дошла и до кабака очередь.
А там – вся покража в целости.
Лошадь овёс жуёт, упряжь по стенам, сундуки в телеге.
Тут ограбленного и повязали. Больше его в тех краях и не видели.
А кабак казна на себя записала.
* * *
- Дедушка! Вот про надежду и веру ты сказал, а про любовь то где?
- Или не углядели? А если бы у кабатчика любовь была, или у селян её не было, случилось бы такое? То-то!
- А те, которые в занебесных палатах всё ещё спорят?
- Не знаю, милок, да и есть ли они? Если их нет, то и судить о том – пустое дело. Если есть, то не за тем, чтобы мы им своими просьбами досаждали. Славить надо.
Особо – за радости, особо – за трудности, потому наказание это, наказ, урок то есть, чтобы жизни учились.
среда, 17 декабря 2014 г.