Сразу хотелось бы оговориться, что моё мнение конечно же субъективно и обусловлено моим пониманием хорошей поэзии и личными пристрастиями, как и каждого человека.
Итак:
10 место:
1. Тотсветное – технически неплохо написанное стихотворение, но ничего нового для читателя не открывающее. Сюжет: умер и ждёшь Бога, хотя при жизни был атеистом. Заключена ли здесь глубокая философская мысль, которая могла бы зацепить? Нет. Есть ли какие-то технические находки, оригинальные образы? Нет. Поэтому стихо на последнем месте.
Когда судьба подводит свой итог
в конечной точке пройденного курса,
когда, под ритм слабеющего пульса,
земное ускользает из-под ног,
приходит Бог.
Ты раньше жил то каясь, то греша,
как, впрочем, и живут на свете люди,
и вот ты умер... что там дальше будет,
коль срок пришёл тебе в земле лежать -
Ему решать.
И ты теперь с подсчётом всех грехов и добрых дел в процентном отношеньи,
с заявкой на нектар, на воскрешенье, на койку на одном из облаков (невысоко!),
с десяткой просьб за близких и родных, с претензией по поводу доставки,
с полученной в чистилище медсправкой и визами Архангела страны и Сатаны,
с заверенной путёвкой на тот свет, уже по моде тамошней одетый, стоишь и скромно ждёшь Его ответа...
Хотя не сомневался много лет,
что Бога нет.
9 место:
2. Когда закат стекает в море – сюжет где-то даже интересный, но не дотягивающий до ахового. Хотя описано всё динамично, и финал хороший, упругий, мне не хватило главного. Какой-то цепляющей идеи, основной мысли, сильных эмоций – чтобы хотелось возвращаться к стихотворению и перечитывать. Образности тоже не хватило.
Когда закат стекает в море,
и обессиленный прибой
в сердцах бросает разговоры
с неразговорчивой скалой,
приходит час луны и таинств…
В неотразимой тишине
кружат мерцающие стаи
огней волшебных,
а на дне,
укрытый мороком от взглядов,
среди коралловых садов,
пылает ярко и нарядно
один из древних городов.
В нем те живут, кто принят жертвой
игры скучающих божеств
в девятый вал и силу ветра…
Отныне
в радости торжеств
забыты солнце, берег, семьи.
И только, может быть, во сне
они опять
как будто с теми,
кто был любимым на земле.
Их души, чайками взлетая,
кричат от боли…
Но о чем?
… Съедает небо тьма густая.
Пора – назад…
в подводный дом…
8 место:
6. В твоем лице есть что-то от весны, - простое, но доброе и тёплое. Живые эмоции. Сочетание всего лучшего в любимом лице. Хорошая любовная лирика без изысков.
В твоем лице есть что-то от весны,
От всех апрелей будущих и прошлых.
Проталины морщинок осторожных
Улыбкой добрых глаз освещены.
В твоем лице от лета что-то есть,
Когда приходишь ты, теплеют будни,
И на душе становится уютней,
Как будто добрую прислали весть.
В твоем лице и белизна зимы,
И осени задумчивость лесная.
Что будет с нами завтра, я не знаю,
Но знаю, будет мир с названьем «Мы».
И, небо исписав наискосок
Безоблачными буквами созвездий,
Хмельная ночь нам окна занавесит
И бережно прижмет к виску висок.
7место:
9. Два ангела – хорошо прописана целая жизнь с её чаяниями и надеждами. Образный ряд хорош. Немного не хватило внятности и лаконичности. Финал сильный.
Он случайно влюбился и сразу пропал. Для неё это был не последний, но шанс.
Так блудивших выводит на воду тропа и в бредущих вселяет покой дилижанс.
Беспросветная радость – не худший итог, а с названьем "любовь" – так начало начал...
Если видится мир как цветной монитор, где: удача, надежда, подарки с плеча,
вместе встретить рассвет, вместе встретит собес... Это долгое счастье – как ни назови...
Белый ангел готов был взлететь до небес.
И над чем-то смеялся во сне визави...
Все романы на свадьбах кончают не зря. Прав поэт: неизвестно, что делать потом.
Так на смену блаженству приходит заря и сменяется ночь неприкаянным днём.
Беспробудные споры: "кто прав?", "кто сгубил?". Бесконечные крики: "а помнишь?", "забудь!",
"если это мой сын, почему он дебил?!", "если б ты меньше пил!", "может быть, как-нибудь".
Примиренья попытки – с планидой иной. Под измены себе, в чём судьба родила...
Чёрный ангел парил над чужою виной.
Белый ангел был занят. Наверно, дела...
Продолженья романов обычно слабы, как повторный сеанс неудачных страстей.
Ствол надежды удобней рубить на гробы, чем пытаться сложить старый мир из костей.
Уходя – уходи, возвращение – блеф, старый адрес – капкан, в старой боли – весь ты.
Так на мизере с прикупом с дамою треф паровозом гора не доставит висты.
Все богатства отдал бы, чтоб вновь – молодым. А она бы хотела надёжней чудес...
Оба ангела были седыми как дым,
опускавшийся в души с привычных небес...
Строить новый уклад по отдельности – ход всё же лучший, чем вовсе нигде и никак.
Не хватает дыхания, слов и стихов, но рассудят резоны в седых париках.
Нарастает живот, утолщается нерв, наступает покой, и надёжна стена.
Так с уютной семёркой, но всё-таки черв – обольщает уклад и прельщает цена.
Новой жизни остаток – не пир, но горой. Лучше шутка в кровати, чем утка под ней...
Хорошо, что судьба допускает порой отступленья от правил движенья теней.
И последние шансы не видят путей, а вслепую, до смерти, на равных, на "ты"...
Вместо ангелов – лица пришедших детей.
У нелепой, гранитной, но общей плиты.
6 место:
5. "Вы расскажите, что же нужно делать..." – техника отличная. Финал мурашечный. Очень живо передана суть, при этом автору каким-то чудом удалось избежать громких трескучих фраз и замыленных образов. Вот так – живо и ярко.
***
Вы расскажите, что же нужно делать,
чтоб я как дух был вечный и живой?
«Пожертвовать единственное тело» –
с портрета отвечал мне Кошевой.
Как тут поверишь? Может, наважденье?
Но Третьякевич с книжки подмигнул:
послушай – пусть с Олежкой мы и тени –
но кто был слаб, тот вечность отпугнул.
Тут с книжной полки, весь в дыму, Тюленин,
горящим взором смеривши меня,
сказал: «Из плена трусости и лени
нельзя уйти, не выпив жар огня».
«Но погодите, – начал я перечить. –
Я малый червь, что я могу один?»
«Да, вот такая дама, эта вечность» –
сказал с рисунка грустный господин.
Он, широко раскинув руки, реял.
С пробитых ног стекала струйкой кровь.
Висел, как встарь, ни капли не старея.
Живее всех, кто весел и здоров.
5 место:
4. Дождь – лёгкая пейзажная лирика. После прочтения – на душе становится чисто и свежо. Визуальный ряд прописан очень рельефно, почти физически повторяешь путь дождя (который к тому же одушевлён – вламывается в заросли малины, бежит по травам босиком). Мощное светлое жизнеутверждающее стихотворение. Прочёл – и жить хочется. Целительная сила искусства во всём её великолепии. Финал – почти слышна дробь дождя по мокрой земле.
Какое счастье - быть дождем!
Омыть натруженные спины,
Вломиться в заросли малины,
Взлететь по лестнице на дом.
Царапнуть кровлю, проходя
По раскалённому железу,
По труб округлому обрезу,
По шляпке вбитого гвоздя.
Очистить стоки желобов
И поры пропотелой кожи,
И услыхать мотив тревожный
Поющих током проводов.
Нестись над речкой. Прямиком
По визгу пляжному и гвалту.
Шуметь по теплому асфальту.
Бежать по травам босиком.
И влагой напоить отавы,
И каждый злак, и каждый хвощ…
Какое счастье, Боже правый!
Я – дождь,
я – дождь,
я – дождь,
я – дождь!
4 место:
3. Полынь – ощущение блуждания по высохшему Аду. Зной,сухость и горечь. Обречённость «полжизни мотать срока», и никуда не денешься. «Остановите Землю, я сойду» - а сходить некуда. И как итог – абсент. Квинтэссенция полынной горечи.
Когда роса оставила насест
Прогорклому полуденному зною,
И ходики, не знавшие сиест,
Застыли над судьбиной отпускною,
Ботаник скорбно мучает латынь,
Коверкая названья молочая.
Бродить в степи в такую-то теплынь!
Но даже если крикну сгоряча я,
Куда ни глянь и сколько ни волынь -
Завёрнута в безветрие полынь,
Сама себя собою огорчая.
Напрасно к мылу тянется рука.
Тебе полжизни здесь мотать срока
И предаваться травному унынью.
И где-нибудь поближе к сорока
В бутылку с обезноженной полынью
Добавишь водки. Чтоб наверняка.
***
3 место:
10. Горечь – в отличие от «Полыни», здесь больше живых эмоций, и оттого стихотворение ближе воспринимается мной.
Столько горечи, столько горечи,
никогда всю её не вычерпать.
Под руками сломались поручни,
время тихо итожит вычеты.
Выпускаю слова весёлые,
пусть свободно гуляют в полночи,
а они, беззащитно голые,
покрываются слоем горечи.
Вычищаю её украдкою,
всё равно проступает пятнами...
Снова к чаю готовлю сладкое,
что ж оно так горчит, проклятое?
2 место:
7. цыть – потрясающе атмосферное стихотворение. При минимальных выразительных средствах, без лишних наворотов автору удалось создать пугающе реалистичную картину происходящего – полный эффект присутствия. Стихотворение абсолютно живое – дышит, двигается, раскрывается кадр за кадром, вовлекает в себя абсолютно и без оглядки, заставляет сопереживать главным героям. Лаконичная филигранность – ни слова лишнего – подкупает.
утопила баба поутру ведро
а самой-то не достать без мужика
летось помер этим часом на руках
лишь успел сказать цигарочку не тронь
уж она его просила милый брось
чай осколок ну куда тебе дымить
да напрасно так бывало гаркнет цыть
что неделями чаёвничали врозь
а в ту ночь ему не кашлялось совсем
и она-то в кои веки проспала
знать бы раньше что болезный умирал
не пилила б мужа давеча во сне
не видать ни зги в колодезной воде
только сруба край и дымом облака
без хозяина не сладится никак
вот и мается хозяйка овдовев
1 место:
8. "Человек на холме" – абсолютно невероятное стихотворение. Чёткий визуальный ряд, философский подтекст, разноплановый обзор (отстранённый пейзаж – от лица человека – от лица шиповника). Прохладное созерцание – и выход за пределы бытия :
«Тело здесь, на холме, а остальное - за
рамкой реальности,
там, где купается в небе птица»,
причём простыми не заумными словами, ясными образами. Стихотворение чистое и прозрачное, как морозный воздух. Финал неожиданный, невероятный, немного болезненный. Узнаю автора – пожму руку.
Заснеженный бок холма рассечен тропинкой,
как будто швом, сшитым кривыми стежками,
с проколами-ямками вглубь до слоя суглинка,
которые оставляет тот, кто мерит её шажками
мелкими и осторожными,
а издали – будто идет вразвалку.
Поднимаясь на холм нечасто, раз или два в неделю,
он колет снег своей полированной палкой,
сшивая тропиночный шов на холодном теле
невидимой нитью.
Он стар, одышлив, и у него запотевают очки,
когда он с трудом переводит дух на вершине,
но он упорно взбирается вверх, оставляя стежки,
а спускаясь – рвет их лезвием тени синей.
Человек с палкой приходит в такие дни,
когда небо чисто, бездонно и от морозца звонко,
он подходит к обрыву и смотрит в небо, потом – вниз,
там тоже бездна,
только она ограничена у горизонта
виньеткой морозной из вязи ветвей ив,
растущих на кладбище,
но от этого не менее красивых.
Он смотрит с границы двух бездн, и взгляд его нетороплив,
если есть вообще в этот миг понятие «торопливость»,
он видит, как снизу, из сплетения ивовых паутин
взмывает в небо, исписанное строками самолетов,
белая птица,
и он в какой-то из бездн уже не один,
хотя его тело совсем не приспособлено для полета.
Тело здесь, на холме, а остальное - за
рамкой реальности,
там, где купается в небе птица,
но я никак не могу увидеть его глаза,
чтобы в этом уже окончательно убедиться,
ведь я не умею ходить
и все время стою за спиной,
пока человек молча соединяет бездны,
и если он даже решится заговорить со мной,
то вряд ли смогу стать для него полезным.
Я только шиповника куст, что растёт себе да растёт
на этом холме, в пяти шагах от обрыва,
где выронили надклёванный красный плод
две белых птицы,
когда ещё были живы.