Френсис Вебб
СОКРАТ
Заря призывает родиться, древний грядущего голос
Льстивые сны разогнал, прозвучав над циновкой моей:
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
СВЕТ БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
Сизиф взбирается к солнцу, фурии ждут.
Липкий пот, непомерный труд,
Сердца громада, кровь истерзанных рук.
В сломленном теле его оживает душа
Там, за барьерами ночи, где холод, мрак, прямота.
Вот он к стене прислонился, дыша затрудненно.
Жалости он не приемлет. Он смел и всеведущ.
В точных движеньях своих он подобен звезде.
«Время!» - кричит он, и молнии блещут в глазах.
В воздухе праздном он точку опоры стремится найти –
И гром на рассвете.
Все они таковы. Пробужденье, скитанье, рожденье.
Смелы, всеведущи, жалости голос им чужд.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
БОЛЬ БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
В лето и ночь преврати эти четыре стены.
Я обнимаю войну. Ее холод, мрак, прямоту.
Выбор один: либо взваливать на спину ваши
Тонкие прелести – либо принять навсегда
Ужасы малой войны
В климате мягком изнеженных ваших ладоней.
Я добровольно бросаю себя на нагое копье
Вышнего вашего голоса и постигаю
Судьбы грядущие в вашем, звезда моя, взоре.
Лет наших россыпь как то золотое зерно,
Что посыпаю Диане на жертвенник – зёрна
Горя. Тимьяна и горя. Молитвы жрецов.
Дух наш для действия подогревает богиня,
Дева-охотница. Я возвращаюсь к войне,
Давящей спину мне, точно заплечный мешок.
Вечно вас буду носить на руках, до последнего дня.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
ЛЮБОВЬ БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
В лето и зной преврати эти четыре стены.
Я обнимаю войну, ее холод, мрак, прямоту.
Связи вещей оковали меня, как дружества цепи.
Тонкие цепи – под звон их мне легче шагать.
Это любовь. Это участь застывшей
В легком серебряном звоне цепей Андромеды.
Вечная музыка с ритмами пульса. Паденье
Тонких покровов. И долгие, долгие флейты.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
ЗВУКИ БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
Ярость небес, потрясенье земли и поднятие моря.
Словно хмельной исполин на поляне шатается храм.
Крутится пьяный корабль.
Что там делают девять гребцов?
Им суждено возвращаться все время к одним
Датам, деталям, напиткам. И падают наземь
Угли горящие, и разбиваются в пыль.
Солнце пронзительно красно.
Девять матросов отчаянно шепчутся, делают жесты,
Словно второе пришло голубиное утро:
Кружится, кружится голубь над площадью рынка…
Так говорят они много часов, эти девять друзей,
А олимпийцы, ворочаясь нежно, отходят ко сну,
И, бледногрудая, дыщит бесстрастно земля,
Свадьбы свою с женихом небосводом справляя.
Души свои допросила девятка гребцов,
Старый буксир забирает с обломков матроса.
Бедный, он молится, плачет, он кашляет солью.
Солнце смеется
Вверху, на колоннах, подставивших грудь урагану.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
СЛОВО БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
Эти последние дни. опьянение города сплетней,
Страхом, презрением… К черту, зачем я напился?
Чу! Песни скабрезной ватаги… Лучше бы с ними связался!
Южный пейзаж.
Мегера Ксантиппа.
Муж – безобразней не сыщешь типа.
И барабанная дробь.
Чем они стали теперь: воздухом, сушей, волной
Или огненным сердцем – скажи!
В прихожих ноги-столбы вытирают пузаны-мужи.
Софисты ведь были правы,
Что жизнь – это крохи случайных удач.
Я спорю, Боже, с Тобой. Поверх головы,
Обложенный книгами, мальчик решает задачи.
Протопай две улицы и в тупике окажись.
В прихожих ноги-столбы вытирают пузаны-мужи.
Она ворчит. Иронично хмыкает он.
Они друг на друга похожи:
Каждый от спора разгорячен,
У обоих скабрезные рожи.
«Душу спасаешь, как же! А тут себе шей, починяй, вяжи…»
В прихожих ноги-столбы вытирают пузаны-мужи.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
СМЕХ БЕССМЕРТНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
Солнце строит свой храм перед взором ребенка.
Для жертвенных нужд
Ловят ягнят. Страх пойманным быть диктует считалки.
На том же зиждутся игры: пряталки, догонялки.
Прячутся гриб и цветок. Лишь дереву страх в корне чужд.
Солнце окружено облаками, венками из мертвых цветов,
Ангнцами, коих заклали вышним в угоду.
Я проносился сквозь золото городов,
Сквозь причитанья, огни, сквозь песни, кровь и свободу.
Отблеск свечи. Разгадали уже палачи
Нашу нехитрую тайну. Ее зачитают мне вслух.
Пока меня донимали задачи и солнца лучи,
Гибель подкралась к нему, как запрятанный в облаке дух.
Признаюсь на коленях: я виновный второй.
Аристофан, мое сердце смеялось вместе с тобой.
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
ИРОНИЯ ВЕЧНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.
Слова облаками над ним, над мертвым плывут.
Я должен выпить цикуту – иначе нельзя.
Думаю о красоте и последнем, что слышал от них:
«Ноги, привычные к быстрой ходьбе, станут вдруг тяжелы,
Словно орудья времени матриархата,
Начнут исчезать слова, последней исчезнет любовь –
Канет в молчанте и будет охвачена тьмой».
ОБНИМИ ЭТУ НОЧЬ, ЕЕ ХОЛОД, МРАК, ТЕМНОТУ.
РАЗБЕЙ ЕЕ ИММАНЕНТНОСТЬ, ФОРМУ ВЛЕЙ В ПУСТОТУ.
МОЛЧАНИЕ ВЕЧНОЙ ДУШИ В ЕЕ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЕЧНОМ.