Над обнажённою планетой
Свершилось чьё-то колдовство.
Томится дух во мраке этом,
Как нечисть в ночь под Рождество.
Но здесь седьмое Бабье лето,
И ночи жаркие стоят.
А дни идут. Им счёта нету,
Хоть мы считаем их подряд.
Проходят месяцы и годы
И ночь берёт своё. А нам
Не спать на ложе той свободы,
А на заре не строить храм.
Пред нами пустоши и тропы
Как вены, избраздили плоть
Земли, цветущей и суровой,
Пленившей дух. И сам Господь
Забыл о том, что в море этом
Мы похоронены давно,
И по небесному паркету
Разлилось красное вино.
Христова кровь затмила очи,
А мрак сгущается вокруг.
Мы строим храм, но странно очень,
А всё случается не вдруг.
Ведь на ветру мирской свободы
Томится дух. И в светлый храм
Вступаем мы. Но мрачны своды
С грехом и верой пополам.
И дух наш бьётся в стёкла окон
И в расписные витражи.
Там, за окном белеет локон
Его пленившей госпожи.
Проходят месяцы и годы,
Она ж по-прежнему светла.
Но льнёт печаль к её народам,
Осела пыль на купола.
Рванули ввысь стальные трубы
И дым над городом повис.
Укрылся дух в лесные срубы,
Не смотрит вверх, не смотрит вниз.
А здесь седьмое Бабье лето,
И ночи жаркие стоят.
Над обнажённою планетой
Не меркнет чей-то ясный взгляд.
Вот так хоть раз с небес взглянуть бы,
Паря на дикой высоте,
Как точно тропы, дни и судьбы
Сплелись в безликой пустоте.
Томится дух во мраке этом,
Свершилось чьё-то колдовство.
Над обнажённою планетой
Безликой ночи торжество.
Но ясно проступают лица
На звёздном бархате холста.
По их чертам мелькнёт зарница,
Подступит к горлу пустота.
И чьи-то лёгкие движенья
Заметны в звёздной тишине,
Презрев земное притяженье,
Сгорают в неземном огне.
И на уснувшую планету
Спустился горький млечный дым.
Лишь тот забыт Землёю этой,
Кто той Землёю не любим.
Ночь на 28.08.97
Успенье