Дом мой распят в перекрестье путей,
Смотрит пустыми глазницами окон,
Как умирают улыбки детей,
Как их вбирает алчущий кокон.
Чавкает чванно утроба сыра,
Дышит и пышет алеющим светом,
Солнечный полдень прогнав со двора,
Вмяв чернозём на поле нагретом.
Глаз половодье стремнина влечёт,
Жертвуя щедро отверстому зеву,
Сумерки судеб — немыслим им счёт —
Соединит чрезмерное чрево.
В голову молотом бухает кровь,
Воздух прогорклый царапает горло;
Только бы минуло, сгинуло вновь,
Зренье своё в мой дом не упёрло!
Кокон растущий почует мой дух:
Дом ведь открыт всем ветрам на полюдье;
Он позовёт — я помчусь, будто пух,
Бурей пленён и подан на блюде.
Не избежать всеобщей судьбы,
Чувствую, как к подоконнику тянет;
Бешено сердце встаёт на дыбы,
Крик рвётся ввысь! — но пойман сетями.
Хрипло вдохнув, вырываюсь из сна.
Радиоточка тревожно бормочет,
Слышу одно только слово: война.
Проклято будь, видение ночи!