Поздняя осень пронизана серостью, воздух прострочен дождем, асфальт собирает влагу в ладони. Пыхтя подъехал автобус, сыто крякнул на остановке и покатил дальше.
Мне 18. Короткие волосы, зеленая кепка, серые глаза. Еду в институт к первой паре, хотя предмет не обязательный, могла бы прогулять. Но я еду, вдруг что интересное расскажут.
Привыкнуть не могу к автобусным запахам! После дождя они оживают. Мокрая шерсть пальто, грязные волосы, пропахшие табаком руки, стою, зажатая телами, не могу пошевелиться. Внизу в спасительном пространстве между ногами прячу свернутый трубочкой чертеж по начерталке. Она будет второй. Первая пара - богословие.
Текст десяти заповедей по Синодальному переводу Библии. Записываем.
1. Я Господь, Бог твой; да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
2. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им; ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого [рода], ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои.
3. Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно; ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно.
4. Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих. Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его.
5. Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе.
6. Не убивай.
7. Не прелюбодействуй.
8. Не кради.
9. Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.
10. Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.*
Не прелюбодействуй... Я слышу треск отрываемых пуговиц, они разлетаются с треском и скачут по бетонному полу. Как в замедленной съемке. Полумрак подвала. Запах старых тряпок и затухшей воды.
- Дура, раздвинь ноги! - удар по лицу. Потом еще.
Олька подвывает где-то рядом. На ней дергается тот, второй, без передних зубов. Его выцветший плащ раскинут как крылья. Из-за них и тусклого света мне ничего толком не видно.
Он перестал бить и взялся за горло, начал меня душить. Перед глазами пошли разноцветные круги. Я хотела кричать и не могла. Почти потеряла сознание.
- Расскажешь кому, убью! - сказал, уже слезая с меня, бородатый. И они ушли. Лязгнула дверь.
Стыдно было смотреть друг на друга. Мы сидели рядом, прислонившись к стене. Олька всхлипывала и размазывала тушь по лицу. А я почему-то толком ничего не чувствовала. Между мной и миром образовался вакуум. Удивлялась отсутствию эмоций - и в следующую минуту обжигающее чувство, потом снова апатия...
Что делать? Мы не знали.
Дома старалась не попасться на глаза родителям. От мысли, что они узнают, выступал холодный пот. Все тело болело, я лежала с книжкой, делая вид, что сильно увлечена повествованием. Мама заглянула в комнату: "Иди ужинать!" -
"Сейчас, страницу дочитаю!"
Дождалась, когда они уйдут и тогда пошла на кухню. В открытую форточку влетал летний ветер, уже прохладный, августовский. Слышно было, как в соседней комнате работает телевизор, известный ведущий бодро восклицает: "Ваш ход. Крутите барабан!"
Я кручу тарелку. Поворачиваю ее, как компас, зеленый горошек перекатывается с полюса на полюс, а котлета материком возвышается посредине. Мне больно сидеть. Лицо горит. Губы опухли. С трудом впихиваю в себя котлету. Прислушиваюсь: она падает в пустоту. Представляю себе глубокий темный колодец, в который бросишь камень - и долго потом будешь прислушиваться и ждать звук, а оттуда - молчание.
Никто не хочет слушать про страх божий. Тут уместно вспомнить песню "Мы маленькие дети, нам хочется гулять!"
Большие окна едва сдерживают осенний холод, зима близится, от ее дыхания облетели листья в парке, только старые ели стоят зеленым полукругом, обрамляя площадь. На площади - Ленин. Всегда молодой, веселый, с кепкой в руке. Слева от него центральный Собор скучной стандартной архитектуры. Институт рядом, так что нам хорошо слышен колокольный перезвон в Праздники.
Большие окна не скрывают раненое небо. Вдруг отступила осенняя серость, оранжевые, бордовые, малиновые облака невероятны, прекрасны, и я не могу отвести от них взгляд.
Что я чувствую? Я все время испытываю много эмоций. Когда им становится тесно - сочатся, льются, выплескиваются слова, стихами, прозой, короткими фразами. Чем они точнее, тем острее наслаждение, самое большое наслаждение, известное мне: названности.
Ну что вы, отец Всеволод, так монотонны? Во мне столько жизни, а вы говорите об ограничениях, запретах и наказаниях. Вы запутались в паутине православной лжи, позабыли, какова жизнь на вкус, забыли ее сладость и ее горечь. Откуда вам знать, какого мне сейчас?.. Откуда вам знать, что для того, чтобы попасть в ад, умирать не обязательно?
Тяну руку.
- Есть вопросы? Прошу Вас.
- Отец Всеволод, скажите, а если девушку изнасиловали, и она забеременела и не хочет этого ребенка, что ей делать? Вы говорите, аборт - это убийство. Но как быть в этом случае?
Он помолчал, должно быть, собираясь с мыслями. Я стояла и ждала. Разговоры затихли, и взгляды были обращены на меня.
- Вы знаете, в подобных случаях, как правило беременность не наступает...
- А если наступила?
- Следует смириться. Такова воля Божья.
- То есть и в этом случае, аборт - убийство, страшный грех?
- Да, все верно.
Отец Всеволод, вы такой же глиняный истукан, как Ленин на площади. Зачем вы читаете свой курс? Вас никто не слушает. А тот, кто слушает, того не слышите вы.
Я вошла в ванную. Было воскресное утро. Возможно, солнечное, не суть. Включила воду. Помню, как она выбрызгивалась из крана. Помню гул в ушах, стало плохо. Ослабли колени, я успела только толкнуть дверь и пискнуть "Мам!" И вот уже лежала на полу, часто дыша.
Из меня выплеснулось что-то, похожее на большую креветку, кровь, холодный кафель, отсутствие сил. Мама помогла подняться и лечь в постель. Я стонала, свернувшись калачиком, знобило, болел живот. Холодный пот выступил на лбу. Пустота.
- Знаешь, кто ты?!..- дошли слова отца. - ****ь! Последняя *****!
- Мне больно, пап...
- Ты знаешь, почему тебе больно!
- Мам, прости меня, я не виновата!..
- Почему ты молчала?!
Серость туманом сочится в комнату, заполняя пространство между нами. Мы далеки друг от друга. Все дальше и дальше. Презрение отца, недоумение матери вдруг отступают перед влажным туманом, который целует в лоб и, впитывая мое дыхание, приносит успокоение.
А-ха. А-хаа...
Отец Всеволод, их одиннадцать!
Молчание - не золото, молчание тоже грех.
* Из Википедии.