На коленях том лежит кошкой, куклой.
Гладь его, вороши ручкой пухлой.
Тусклы, стерты до костей буквы, даты.
Лишь на титульном листе надпись чья-то.
Нежен женственный нажим плавных линий.
Для кого сей том сложил Младший Плиний?
Для такой сложил, как вы, мягкой пани.
Наши мысли не новы, и желанья.
Для чего корпел над ним старый мастер
и тисненьем золотым разукрасил?
Чтобы вздрагивал такой тихий панчик,
замирал бы над строкой легкий пальчик.
Чтобы шел меж губ и щек гул стихами,
перехватывал бы слог жар дыханья.
Чтоб в распахе зеркала, профиль кроткий,
чтоб ажурная вела в сад решетка.
И в перчаточке рука с этой книжкой,
где последняя строка юркой мышкой.
Ах, перо! – вжик – и увековечен
легкомысленный миг этих женщин.
Все умчались – и Филит, и Светоний.
Что тогда тут шумит под ладонью?
Ни перчаток нет, ни губ – только эти
стежки-надписи, как сруб меж столетий.
Несгораемость чернил, неуплывность.
Чтобы пальчик ваш водил в стародивность.
Чтоб история была неизбывна,
не рассыпался дотла томик пыльный.
1991
Рисунок автора.