Я никогда не начинаю писать штуки с первой строки листа. Обычно со второй. А некоторые из них начинаются на третьей, пятой, десятой строчке... И дело не в том, что издатели платят построчно, вовсе нет (к слову, за эти штуки никто мне ни разу и не заплатил). Вся дорожная соль в том, что перед тем, как ты начинаешь записывать историю персонажей, ты ее наблюдаешь, выжидаешь нужный момент, чтобы не спугнуть их своим вниманием. И чем больше ты ждешь—тем больше пустых строк.
Когда дело касается стишей—тут проще: почувствовал что-то, поднялось оно мурашками от солнечного сплетения сначала комом к горлу, потом словом в голову ударило—и как снежный ком. Слова друг за друга цепляются. В любую сторону ширь и множь этот букет, потому что ощущения—твои.
А тут ведь люди. Сколько раз было—увидел персонажей достойных, жизнь какая интересная и замечательная промелькнула—и врываешься, как слон известно куда. Конечно, от такого грохота и шума они на тебя оглядываются, и вести себя начинают уже гораздо правильнее, что ли. Как все. А зачем тебе лицемерное как у всех? Оно никому не надо. Книга дышать должна, а эти смотрят, глазами луп-луп на тебя, выдохнуть боятся, как бы ты не написал там чего лишнего.
Деликатнее надо быть. Они живые. Они боятся нас. Окружающие, из мяса и крови, и то боятся: прячутся, лгут, прически наводят... А вот чтобы в пижаме, дома, простоволосыми—кто таких застанет? То-то и оно, что только либо самый близкий, либо самый умный наблюдатель. Я про близких не пишу—неинтересно это мне. Пусть живут у меня в голове. Я с ними советуюсь, они со мной. Не нужно. Самому пригодятся.
Тех, кто боится, тех, у кого есть что скрывать—их-то и надо аккуратно в голове у себя замечать и на бумагу выплескивать. Пока я пустые строчки набиваю пробелами (а я это делаю только пробелами, ведь я не пропускаю, я просто не записываю). Так вот пока я пробелы эти набиваю, они к звуку клавиатуры привыкают. А как настал момент подходящий—им уже не до тебя совсем.
Первое слово—оно в стише важнее воздуха. А тут не слово важно, а момент.
Даже если «смеркалось». Ну вдруг. Если это Моментище, а не просто состояние окружающих суток—то вперед. Оно будет на своем месте. Играть должно. Жить. Дышать.
И не подглядывай. Подглядывать нехорошо. Наблюдай и пиши.
Потом другие, кто всегда лучше знает как надо и как не надо писать—они уже разберутся, как написано, что написано. Тройные пласты и восьмое дно найдут.
Твое дело маленькое—войти, определить момент, вступить, наблюдать и записывать.
Пусть другие подглядывают. Или приказывают. Мы пленных не берем. Первыми не убиваем. Жить никого не учим. А только сами учимся и конспектируем: что можно, а что очень даже хочется.
А когда понял, что рутина у твоих началась, что быт и серость, что уходить пора—уходи. И дверью не хлопай, а то сбегут. Обязательно. Испугаются и сбегут. И получится так: ты записал, а потом читаешь—пусто как-то. Потому что сбежали. Топать надо меньше у себя в прозе. В стихах своих хоть на голове стой—а тут охота, деликатность. Сбегут как лани. Непуганые только дураки бывают. Но людям про себя неинтересно.
Поэтому тшшш...
Пишем, записываем. . . . .
Что за звук? А, все в порядке. За нами тоже наблюдают.