Всю ночь дождём сбивало с вишен цвет,
и ты уснул под мерный стук по кровле,
и спал, пока не выплеснулся кровью
на небо раздражающий рассвет.
Насильственного прерыванья сна
озноб ещё потряхивал, когда ты,
невыспавшийся, хмурый и помятый,
пригубил кофе в эркере окна.
Ты знал, что день настал отнюдь не мёд.
Ты знал, какая предстоит работа.
Ты шёл, как по ступеням эшафота
приговорённый медленно идёт.
Ты вышел под неласковую сень
небес, к тебе с утра неблагосклонных
И солнца свет горел в холодных кронах,
и тоже обещал тяжёлый день.
Приговорённый молчаливо ждал,
как равнодушно ждут последней муки.
Ты попросил сосуд, чтоб вымыть руки.
И кто-нибудь тебе его подал.
И голос был тебе. Он был о том,
что власть земных владык столь иллюзорна,
что не достойна славы ли, позора -
ни ныне, ни вчера, и ни потом.
И в час урочный ты — отнюдь не Бог -
давая палачу сигнал, уныло
и незаметно уронил платок
руками, пахнущими детским мылом.
И вроде бы ни в чём не виноват,
но в небе полыхнул огонь небесной.
И почему-то вспомнился Пилат,
распятый навсегда над адской бездной.