Перевод с английского стихотворения Редьярда Киплинга "An American", написанного в 1894 году.
Чтоб эту скверну победить
Пойми, откуда он явился,
Чего хотел, чего достиг,
В какие формы воплотился?
Привык лишь напролом ходить,
Весь мир пугая грозным видом,
Смеяться может и шутить,
Но ложью до костей пропитан!
Твердит, что братья кельт и галл,
Свобода – право разных наций…
Но племена индейцев гнал
На смерть в пустыни резерваций!
Не подметёт грязнуля дом,
В соседском легче гадить тупо,
Итог: завалены дерьмом
И Лабрадор, и Гваделупа!
К чужим успехам нетерпим:
Высмеивает иль ломает,
Чтоб восхищались им одним,
Кричит, что лучше не бывает.
Всё иль купить, или отнять,
Льёт кровь, тиранов древних вроде,
При этом любит поболтать
Сентиментально о свободе.
Ему чужое горе – смех,
Желанье – чтоб один он правил,
С таким из Божьих тварей всех
Сравниться может только Дьявол!
Он убеждён, что вечно прав,
Любой другой пред ним – виновен!
И только перед местью страх
Такого зверя остановит.
То веселится, как дурак,
То в гневе буйным он бывает,
Не зная сам, зачем и как,
В трясину часто попадает.
Снаружи – суета и блеск,
Внутри – он мрачен, как могила,
Как без него бы людям здесь
Спокойней на планете было!
Такого в бочку посадить,
Крушить ли мощью боевою,
Иль заклинанием смирить –
Узнать сперва, что он такое?
В каком из адовых кругов
Созрела и явилась ныне
Такая смесь из всех грехов:
Жестокость, жадность и гордыня,
Что верит в собственный лишь бред,
Что правды не выносит рядом,
Что логики – ни капли нет,
Ему одну лишь прибыль надо!
Его идеи – власть и ложь,
Коль выгодно – сожрёт любого,
Его ничем уж не спасёшь,
Самим спастись бы от такого!
An American
If the Led Striker call it a strike,
Or the papers call it a war,
They know not much what I am like,
Nor what he is, My Avatar.
Through many roads, by me possessed,
He shambles forth in cosmic guise;
He is the Jester and the Jest,
And he the Text himself applies.
The Celt is in his heart and hand,
The Gaul is in his brain and nerve;
Where, cosmopolitanly planned,
He guards the Redskin's dry reserve
His easy unswept hearth he lends
From Labrador to Guadeloupe;
Till, elbowed out by sloven friends,
He camps, at sufferance, on the stoop.
Calm-eyed he scoffs at Sword and Crown,
Or, panic-blinded, stabs and slays:
Blatant he bids the world bow down,
Or cringing begs a crust of praise;
Or, sombre-drunk, at mine and mart,
He dubs his dreary brethren Kings.
His hands are black with blood -- his heart
Leaps, as a babe's, at little things.
But, through the shift of mood and mood,
Mine ancient humour saves him whole --
The cynic devil in his blood
That bids him mock his hurrying soul;
That bids him flout the Law he makes,
That bids him make the Law he flouts,
Till, dazed by many doubts, he wakes
The drumming guns that -- have no doubts;
That checks him foolish-hot and fond,
That chuckles through his deepest ire,
That gilds the slough of his despond
But dims the goal of his desire;
Inopportune, shrill-accented,
The acrid Asiatic mirth
That leaves him, careless 'mid his dead,
The scandal of the elder earth.
How shall he clear himself, how reach
Your bar or weighed defence prefer --
A brother hedged with alien speech
And lacking all interpreter?
Which knowledge vexes him a space;
But, while Reproof around him rings,
He turns a keen untroubled face
Home, to the instant need of things.
Enslaved, illogical, elate,
He greets the embarrassed Gods, nor fears
To shake the iron hand of Fate
Or match with Destiny for beers.
Lo, imperturbable he rules,
Unkempt, desreputable, vast --
And, in the teeth of all the schools,
I -- I shall save him at the last!