По мотивам газетной статьи.
Вырос я в Бирюлево. Бабушка была моя сильная, всю семью тянула. Мамы, папы не было. Сестренка, трудяга, работяга, умница. Еще в школе получил разряд. Деньги на одежду тратил, покупал кроссовки модные. А когда совсем худо было, расклеивал объявления: муж на час. Ездил по квартирам, все чинил. Но это днем, а так-то я был мальчик-весельчак, симпатичный беленький заяц, который по Москве скакал. Открыться им пришлось, когда от армии стал косить. По этой теме. С удовольствием бы послужил, но не мог сжиться с мыслью: как они там без меня? Лег в «Бехтеревку» на 2 недели на комиссию. Подготовился: взял у сестры тональный крем «Балет», велосипедки нацепил. Ну там вся палата таких была, которые играли. На самом деле геев среди них не было. По соседству лежали взрослые мужики: и «белка», и шизофрения. Тогда я понял, что безумие – очень заразная болезнь. Мало того что доктора все слегка не в себе, о санитарках я уж молчу: Такие лахудры-тетки, таблеток нажрутся и ржут ночью – га-га-га! На третьи сутки нахождения в этой обстановке в голове тоже начинается какой-то ветерок.
Но в остальном там очень хорошо было. Вкусная еда, здоровый сон. Хорошо спать помогала трудовая терапия. На столах расставляли чайники с клейстером и бумагу коричневую. Надо было клеить пакеты для шприцев – одноразовых почему-то не было, стерилизовали стеклянные. Ставили нас и на фасовку лаврушки. Дома бабушка рада была этой лаврушки. Лаврушки на три года было. Вернулся отдохнувшим, как после пансионата.
В техникуме я влюбился в начальника своей лаборатории. Офигенный красавец, таких просто не бывает. Я в лаборатории трудился по полной – только чтоб его порадовать. Делал ремонт, варил железо, клал паркет, стекла ставил. Он придет, обнимет: «Заяц, молодец ты!» Жена у него была, она мне нравилась, и еще любовница-фотомодель. Он, конечно, эту фишку просек и временами вел себя со мной как монстр, чудовище. Доводил до белого каления. Как-то я у него остался ночевать, он вышел из душа голым. Поцеловал однажды. У меня от него начинались форменные истерики. А он это все видел и, видимо, удовольствие получал какое-то. Но я умею забывать плохое.
Каждый вечер после техникума не мог с собой ничего поделать – тянуло в центр, и все. Садился в метро, вылезал и бродил. Неделями искал вот это все – ну и нашел ее, плешку. Со всеми вытекающими последствиями. Я там и зарабатывал, но не часто. Был один мужичок Красноярска, вот он меня всегда находил. Прямо удивительно. Он гостиницу снимал, а наутро мне говорил: «Это, там баул стоит, открывай, бери, что надо». И этот баул просто полон был кирпичами из купюр, шпагатом все связано. Какой-то у него тут бизнес был. Звездой плешки был совершенно лютый чувак, кличка у него была Катька, что ли. Не буду говорит кто. Знаменитую Шлеп – ногу я видел – бабушку советской проституции. Совсем уже старушечка, но всегда там паслась. Ее таксисты уважали, просто так денег ей давали. Гопники приезжали стабильно. Но я бегал хорошо, КМС по легкой атлетике. Они пристанут – я наутек. А куда бежать? К Мавзолею, конечно, там всегда менты. Сяду на бордюр и сижу под охраной почетного караула до утра.
Были в этой среде свои бандиты – билетная мафия Большого, гейская, прожженная. Нет, они не приглашали нас на премьеру «Сильфиды», вопрос иначе стоял: «Сегодня ты пойдешь ко мне в гости». Ну а ругаться, драться смысла не было, лучше мирно все решить.
В жизни ведь чего только не было. Сестренка трудяга, работяга, умница, оказалась стриптизершей работала, меня с Егором познакомила. Егор за мной год ухаживал: приглашал на ужины с вином шикарным, с семгой. По клубам ездили с его друзьями: они все были успешные-хорошие, молодые-красивые. Ну вот и живем с тех пор вместе.
Потом в плешке надобность отпала, потому что интернет появился. Я впервые компьютер включил, Егор купил дорогущий ноутбук. В интернете блог завел, у меня был ник Торнадо, начал писать о гей –культуре: «Для меня самая большая загадка – московская гей-культура. Это трэш. В Нью-Йорке гей-культура – живительный источник для искусства и других сфер. Наша гей-культура не рождает ничего интересного. Самым выдающимся считается С.L.U.M.B.A. – фрики, которые себя считают мегакрутыми из-за аляповатых нарядов. У гей-клубов одно преимущество – то, что они гей-, а так – сплошное разочарование. Хочется все-таки, чтобы появились гей-поэты, гей-писатели. Московским геям не хватает самоиронии. Это либо королевы-королевы, либо сумасшедшие элгэтэбэшницы». Столько отзывов пришло: лайки, лайки, лайки, лайки, лайки…
А потом кем я только ни работал – в трудовой книжке место кончилось. На крайней работе 60 тысяч в месяц получал. Хорошая, честная зарплата. Завхозом был, отвечал за прозрачные закупки, боролся с откатами на фирме. Про меня даже статью в деловом издании написали, называлась она «Завхоз, который не ворует».
Свободные ли отношения в нашей семье? Нельзя нагло сказать, что всем все дозволено. Егор довольно ревнивый человек. А я недавно научился прощать. Еще три года назад сходил с ума, ставил компьютерных шпионов, смотрел все скриншоты. Понимал, что изменяет, и бесился. Потом сказал себе – нет, у самого рыло в пуху, надо прощать. И удалил всех шпионов. Но бывают ситуации – вот я уезжаю на дачу, на всякий случай кидаю под кровать диктофон. Потом возвращаюсь – значит, просто кофе вместе попили?!
Я сейчас больше люблю жить в деревне: надоело бороться за место под солнцем, тем более что этим местом в Москве считается даже свободная парковка. Дом в лесу, 120 км от Москвы, пейзаж довольно хмурый, зато есть пруд, а там караси, красные и белые. Рыбы эти хитрые, сытые. Их голыми руками не возьмешь; верши ставлю. Река тоже кормит: там и щука плавает, и голавль. А вообще с Егором мы 17 лет уже вместе. Когда в квартиру в центре переехали лет десять назад, мы с тетушкой познакомились. У тетушки был муж, мы его сами не застали, с нею задружились – на дачу вместе, на рыбалку. Сначала говорили, что мы братья, а потом – люди не дураки, разобрались. Тетушка рассказывала, муж ее раком заболел, умер. Однажды она говорит – давай, что ли, поженимся с тобой. Я говорю: ну давай. Дом моей жене принадлежит, я ее тетушкой зову. Все-таки ей хотелось, чтобы мужчина был в доме. Я с женщинами никогда не спал, но семья – это совсем другое. Вот мы с тетушкой на пятницу к врачу записались, я ее отвезу. А как иначе? Она жена моя. Она такая классическая молодая «Фаина Раневская – на пенсии», бойкая на язык, с папиросочкой, у психолога работает.
Я умею почти все: готовить вкусно, сантехника, электрика, машину починить. Своими руками сделал в деревне систему «Умный дом». Хотите, могу прямо сейчас эсэмэской включить свет или там аэратор для рыб. У моей кошки есть ошейничек с сигналом, а в доме – специальная дверца, которая этот сигнал считывает. Так устроено, что из всех кошек только она может войти. А вот Егор машину водить так и не научился, гвоздь сам забить не сможет. Он уважаемый человек, наукой занимается. Мне страшно порой: случись что со мной, они с тетушкой сами даже на дачу поехать не смогут. Опасения эти неслучайны: у меня уже полтора года ВИЧ-статус. В этой ситуации на жизнь уже по-другому начинаешь смотреть.
Сейчас из-за болезни своей я Егора берегу. Наоборот, говорю: вот я уезжаю на неделю, ты встреться с кем-нибудь, только будь осторожен. Сейчас ведь беда. Эпидемия жутчайшая, статистика врет. Залететь можно, предохраняясь, - это мой опыт. У меня никогда не было незащищенного секса. Знаю массу людей, у которых тоже положительный анализ, но при этом у них в анкетах написано, что отрицательный. Эти люди живут и разносят заразу. Страшно. Возраст у меня уже не тот, прыгать уже не хочется. Хочется тишины и покоя. Книги читаю; всю Улицкую недавно перечитал, и пьесы, и романы. Нравится ее слог, к тому же она за демократию.
У меня был хороший друг, натурал бирюлевский. А я возьми и скажи ему: у меня ВИЧ. И больше он не проявлялся. Сказал я это назло врагам, а получается, что назло себе. Я сам прежде очень плохо поступил с одним человеком. Мы дружили, общались, он приезжал ко мне в деревню. Он мне однажды позвонил и сказал: «У меня вот плюс». И я тогда сказал: «Сочувствую». Но сам тут же удалил из телефона его контакты и больше с ним не связывался. А спустя год получил свой диагноз и решил ему сказать. Почему я себя так повел? Наверное, это страх смерти как чего-то неизвестного. Того, от чего ты стараешься держаться подальше.
Я свой диагноз довольно быстро принял. С этим можно жить – сейчас уже не 90-е, когда люди от этого буквально сгорали. Главное – мониториться постоянно. Лет десять-пятнадцать – нормально. Иногда я жалею, что не уехал в Европу, когда была возможность. Тем более что Россия в последнее время только расстраивает. Но, с другой стороны, от судьбы не уйдешь. В 17 лет мне казалось, что 22 года – уже старик. А сейчас мне под сорок, но в душе я мальчик. Моя любимая поговорка не спеши жить. Чем взрослее ты становишься, тем быстрее дни бегут. По молодости день тянулся, как год. А сейчас страшно хочется побегать еще подольше.
Знакомлюсь я, как и большинство геев в интернете. Сейчас другой ник, больше возрасту соответствует. Мой первый компьютер, Егором подаренный в гараже лежит как раритет. У меня есть анкеты почти на всех сайтах знакомств, и я раз в день отвечаю на все сообщения. Другое дело с продолжением этого общения – потому что с большинством становится скучно общаться уже на пятом сообщении. Меня интересуют люди умные, потому что мне хочется поговорить о чем-то в особо извращенной форме – обсудить градостроительство Средних веков, а затем «Озерную школу» романтизма, а потом Филиппа Старка. И очень редкие люди способны охватить все три темы в течение часа, не заглядывая в «Википедию». Мне вот недавно написал один парень, и я понимаю, что видон у него «закрой глаза и умри». Он дико неухоженный. Но этот парень оказался водителем троллейбуса, и он предложил мне ночью покататься на троллейбусе. И ты понимаешь, что знаешь пять языков, а он еле говорит по-русски, но когда тебе предлагают покататься на троллейбусе, у тебя просто не получится сказать нет.
Моя жена, тетушка, часто на могилу мужа ходит, цветы носит, и всегда синие, говорит «Синий – это цвет глубокой любви», рассказывала, когда меня встретила впервые, о муже забыла, цветы ему не принесла на могилу. Стыдно было. А после мне замуж за нее предложила выйти, смешно получается. Я ей тогда откровенно сказал: «Так я с женщинами не спал ни разу», а она мне: «Так я не спать, а жить с тобой хочу». Произошло это, в один поздний вечер, когда я тетушку дома ждал, воду вскипятил, чай заварил, жду. Один час проходит, второй, третий, обещала раньше прийти – нет. Волноваться начал. Дверь открывается на пороге тетушка, без туфель, босая, одна туфель в руке. И ржет. Растрепанная, глаза красные, ощущения, что стометровку на время преодолевала раз этак сто. Заходит, ржет, остановиться не может, рассказала, что когда из автобуса вышла, за ней мужчина, вначале спокойно, всю дорогу за ней шел. Она, говорит, скорость прибавила, чуть быстрее пошла, он тоже прибавил, так она бежать стала, и он бежит, завернула она в арку, до подъезда шагов пять осталось, а там темень, спасти не кому, вокруг ни души. Запнулась, упала, а этот маньяк подходит и в ухо шепчет: «Тише-тише». Она думала, насиловать будет, так он вместо этого туфлю с нее снял, и наутек от нее. Так она без туфли, целая осталась. И говорит мне, ржет не может остановиться, уже истерика, чувствую, говорит, куда мужики подевались, маньяк и тот фетишистом оказался. И смотрит на меня большими своими глазами. И у меня, что-то нечаянное в душе возникло, что –то что раньше было.