потомок славного Лерма,
я помню вас из старой книги,
о, ваши сумрачные виги
знавали ратного ярма.
от розы траурной в гербе
до пустяковины на случай -
прониклась страстью самой жгучей
по вашей гибельной судьбе.
...сиротству рано дань платя,
из мрака глаз, больших и карих,
какою тайной мир подарит
столь необычное дитя?
был краткий миг, где он, изгой, -
внутри объятий, как в утробе,
и руки матери, по обе,
и стертых клавиш звук тугой.
за рамой - мир без берегов,
сад - смесью зелени и платин,
а он запомнил руки, платье
и звуки, - больше ничего.
а после - глушь, папье-маше,
фонарик-келья, в десять окон,
где бесконечно одиноко
его младенческой душе.
обломок рухнувшей семьи...
еще - она, чей свет - в Мишеле,
столь обожаемой мишени
пристало ль демона таить?-
но он на дне бездонных глаз,
с кем от пелён в родстве старинном...
скрипит возок в обозе длинном
везет любимца на Кавказ.
о сколько тут примет родства!
любой вменима роль улики:
вершин сияющие лики,
теснин немые колдовства.
за диким каменным хребтом -
иноплеменных злые орды,
здесь край, где спину держат гордо,
под минаретом, под крестом.
...морозом тянет из сеней,
давно вернулась вспять повозка;
теперь из крашеного воска
он лепит всадников, коней
и битвы; долги вечера,
на звук пальбы и запах трута,
как кони, бешено и круто,
земная дыбится кора.
быть может, ведал: будет час
и станут явью звуки боя,
и под военною трубою
вернётся снова на Кавказ.
...но всюду, сжат кольцом людским,
он в стороне от маскарада,
нося в груди источник яда,
глухой убийственной тоски.
там, шума суетного без,
ещё слышней броски гиеньи
мучительного раздвоенья:
то в горний свет - то к смраду бездн.
о жажда Божьего лица,
когда ненужных, чуждых - улей!..
меж тем уже отлита пуля,
кусок бесстрастного свинца.
и гром ударит, и вода
из тучи хлынет, как из щели,
когда мятежного Мишеля
умолкнет сердце навсегда.
и будет прядь, белее льна,
ласкать не женщина - стихия...
Как в ваши муки и стихи я
с тех пор и присно - влюблена!