С обледеневших, синих уст,
Исходит бормотанием сиплым:
«Мир нынче так духовно пуст...
Под тяжестью «свобод».
За ценности воспринимать ошибки
Готов зашоренный народ.»
Она лежит считая вдохи,
И мертвый глаз лишен искры:
«А раньше я рождала строки,
Впиваясь рифмами в сердца
И напрягала даже икры
Целованного, мной, чтеца.»
Болезнью скованные руки,
Чуть приподняла над собой:
«Одариваю не для скуки,
Одаривала для борьбы.
И вдохновленные, вновь,в бой
Толпою шли в былые дни.»
А сердце сбилось. Бьется редко.
Какой то очень слабый пульс:
«Ах, как краснела та кокетка,
Читая сотый раз письмо.
Амура стрелы били метко.
Жар согревал ее лицо.»
Лежит, сопит за черной ширмой,
Ведь чужд ей нынче новый мир:
«Я пела голосом России.
Все меньше новых голосов
Попса — общественный сортир
Не требует глубоких слов.»
Умрет? Воскреснет? Вот загадка.
Ответ найдет лишь человек.
Мы разучились молвить сладко.
Готовы "в грудь все чаще бить".
В наш черствый, равнодушный век
Мы отучаемся ценить.