Из любви к Мандельштаму
Я в тесном корсете Москвы
Еле-еле дышала.
Потом исцелилась, увы.
От предчувствия звука
Оранжевым цитрусом тьмы
Обострялась округа –
Сады и бульвары, и рвы –
Он же был еле слышен,
Как брошенной ткани струя.
Человеческих вишен
Уже не вмещали края,
Где согбенно-извилист
Лежал закольцованный мир,
Безголосо томились
Внутри осовелых квартир –
Над улиткою слуха
Замочная скважина губ
Запечатана глухо,
И воздух единственный груб
Чистопрудного хлада.
Но рыхлы преграды зимы –
И словесное стадо
Весну получало взаймы.
26.10.2014