потрескивал невызревший сосняк,
под дверцу на пол падали крупинки,
часы по той же таксе, без запинки,
отстёгивали вечности тик-так.
слизав с листа фиалки пыль, в окно,
где месяц анонсировал спектакли,
смотрели, нахлобучившись, две капли,
выпячивая радужное дно.
не смея ни предвидеть, ни забыть,
как тишина меж бьющихся горошин,
я пребывал меж будущим и прошлым,
уткнувшись в предначертанность судьбы.
со мною вместе был октябрь, мой брат,
всегда непредсказуемо и дерзко
пронзающий прозрачность занавески,
пронзающий… насквозь и наугад.
мы попивали терпкое вино,
цедили воздух стынущего леса,
октябрь признавал во мне повесу,
признать иного – не было дано.
и я внимал как горестная нить
меня, – за октябрём, – уже низала,
так нижет смерть ненужные начала
лишь для того, чтоб после не убить.
и трепетность дрожащего листа
так походила на одушевлённость,
и октября привычная сезонность
воспринималась мной, как пустота.
а где-то, между небом и землёй,
где всё во власти солнечного блика,
я представлял как источает лик твой
первопричинность, радость и покой.
кому-кому, а октябрю-то знать
положено, что я его поклонник…
а месяц обнаружил подоконник
и начал на портьеры посягать
и капли, что с дрожащего листа
давно уже созрели оборваться…
лететь во тьму – ещё не значит сдаться,
совсем не безнадеждна темнота…