Юрий Павлов
Когда тебя со мною рядом нет,
и веет с неба грустью перелетной,
не говори, что память - миг бесплотный:
она имеет голос, вкус и цвет.
Есть память губ, есть память глаз и рук,
она как яблоко, когда его надкусишь.
Есть память - ощущенье, память - звук,
есть память, наводящая тоску лишь.
Но эта... За тобою без дорог
летит, чтобы упасть небесной манной.
Лови её, надень, как перстенёк,
с улыбкою на палец безымянный...
КАРУСЕЛЬ
Весна. И мчится без оглядки
забава детства - карусель.
Её веселые лошадки
из марта въехали в апрель.
А мы уже не так ретивы,
не так доверчивы уже,
но карусельные порывы
еще безумствуют в душе,
пока в мучительном недуге,
мы, словно грешники в аду,
летим на раскаленном круге,
и страшно спрыгнуть на ходу...
* * *
Мы примеряем жизнь по вкусу и по росту,
как плащ или пиджак (тут важен вкус и цвет).
Заглянем в зеркала - сидит легко и просто.
Еще б одну деталь… Ах, кто бы дал совет!
Пустяк, а позабыл: пикантный галстук нужен.
И вид совсем другой - солидный, напоказ.
Но чувствуешь подвох. Смущен, обезоружен -
жизнь в щелочку глядит и примеряет нас…
* * *
Все чаще в свой словарь включаю слово "от":
от дома, от любви, от Ветхого завета,
куда еще судьба по жизни занесет
в соблазне повидать восьмое чудо света?
От Родины вдали король, как нищий, гол.
Певец на новый лад не перестроит лиру:
не лаком языку чужих широт глагол -
мой стих не норовит в подручные к верлибру…
Согреться бы спиной теплом крестьянских изб,
где вся-то благодать - разбитое корыто,
а вкруг большой луны всю ночь сияет нимб,
как знак, что в небесах, ты Русь, не позабыта.
НА МГНОВЕНЬЕ
Из тихого снега в лучах фонарей,
летящего вкось кружевно и печально -
в подъезд. И ключи, постояв у дверей,
в кармане нащупать почти машинально.
Припомнить деревья в худой нищете,
а лучше под снегом, как в заячьих шубах,
застывших просторно, не в той тесноте,
что летом при птичьих зеленых раструбах.
Но славно! Еще ты имеешь права
на звезды, на холод, на снег спозаранку,
на встречу с любимой, на вздох, на слова,
при случае с жизнью вступать в перебранку.
Как будто присел у камина. Ладонь
приблизил к уже раскаленным поленьям
настолько, что можешь погладить огонь,
забыв о коварстве его на мгновенье.
МАТЕМАТИК
М.Г.
Он математик, славный программист
и чтит число, как верующий Бога,
с ним даже изощренный утопист
в своем мышленье выглядит убого.
На нем видавший виды свитерок,
на лоб спадает жесткая щетина -
он беспощадно был бы одинок,
когда б ни уберег себя от сплина…
Ест, что дают. Он в пище не гурман,
не искушен роскошеством и блудом -
с ним мог бы подружиться Перельман –
авангардист по жизненным причудам.
Когда подвыпьет и войдет в азарт
становится для прочих непонятен,
как одичавший в небе астронавт,
на солнце не узревший черных пятен…
Я понимаю, он не виноват,
когда в пылу воинственного духа,
превознести готов Пи р. квадрат,
как музыку, сокрытую для слуха…
Что не спроси, на все найдет ответ -
он – эрудит! Одно его тревожит:
не знает математику поэт,
но знает то, что он понять не может…
ВСЕ ЧАЩЕ ДУМАЮ О ТОМ
С тобой железный перестук
в купе вагона.
В окне ускорившийся вдруг
побег перрона.
А вслед - молдавская зима
с весенним ликом,
куда… не ведает сама
несется с гиком.
Цистерны, склады и мосты
бегут навстречу,
о ком в пути вздохнула ты,
я не отвечу.
Но, видит Бог, приму в расчет
с тоскою кряду,
что одиночество растет,
как тень к закату.
Тебя мой голос не смутит:
он тих, как тайна.
Стальная ложечка звенит
о грань стакана.
И этот комариный звон,
как стон по лету,
навеет беспокойный сон,
ревнивый к свету.
Затеплит в небесах луна
фонарь вселенский.
К тебе подсядет тишина
с платформы энской.
И за тобой помчится вслед,
как ностальгия
по нежности, которой нет,
её забыл я.
Все чаще думаю о том,
что без возврата,
я сам, как в поезде ночном,
лечу куда-то.
Но путеводное ничто:
мечты, надежды -
тревожат более, чем то,
что было прежде.
ВРЕМЯ
1
Стрелки сдвигаем вперед.
К зиме возвращаем назад,
а Время подошвы рвет,
не пялясь на циферблат:
будь он на башне кремля
иль на вокзальной стене
в часах очертанье нуля
символ того, что не
втиснуть стремительный бег
времени в наш брегет
Нас поглощает век -
у Времени века нет…
2
Оно, как шальная орда,
оседлости лютый враг:
заносит песком города,
в дым превращает очаг,
горы сутулит. Порой
связует в один берега,
когда проклиная зной,
скалится дном река…
Время нам шепчет: - Забудь
прошлого тяжкий груз, -
и добавляет: - Будь,
каким завещал Иисус!
3
Мы обращаем взгляд
на древнюю стать пирамид -
у Времени нет преград:
оно мимо них летит,
цепляясь за кроны осин,
за красные гребни крыш,
за пряжу дождя и овин,
где ночью орудует мышь.
Мы говорим: "сейчас",
и в утешенье: "пока" -
у Времени свой запас -
в пустынях не хватит песка,
4
если его процедить
сквозь узкое горло часов,
сужая песочную нить
до еле заметной. Зов
Времени в дальнем: "курлы"
поздних отлетных стай,
что из осенней мглы
ищут дорогу в край,
где солнце теплее - на юг,
пространство, пронзая крылом,
как нож, обернувшийся вдруг,
защитой в борьбе со злом.
5
А жизнь (что поделать с ней?)
у Времени под пятой.
Я память минувших дней
прессую своей спиной,
но сводят её холода,
как дуло, что пустит в расход -
так в зимнюю стужу вода
себя превращает в лед.
Пытаюсь иначе смотреть:
вчерашний, но это же я!
И вдруг окунаюсь на треть
в пучину небытия.
6
Обратной дороги нет:
прошлое - это смерть,
оно по стеченью лет
готово тебя стереть,
как грифельный тонкий след
на пожелтевшем листе,
что свято хранит сонет
о первой любви и т.д.
Отпущен ли Времени срок
и где подведет черту,
когда разъяренный Бог
швырнет его в пустоту
7
и быть устыдится Творцом
того, что создал для любви,
не ликом упав, а лицом
печальным в ладони свои?
Луна. За окном темно.
В округу врастает мрак.
Все это привычно, но
слышу: "тик-так, тик-так"…
Мой голос и глух, и тих,
а слов скудноват запас,
но Время на пробу их
возьмет… и раскусит нас.