Ты конечно права, и из слов не построишь стены,
Не завесишь окно невесомою тканью мелодий.
Для природы слова по природе не больше, чем сны,
И мелодии сердца не более ветра в природе.
Из никчемных стихов никогда не скроишь сюртука,
А для ношеных платьев не выкроишь малой заплаты.
И Пегас - это конь, что в Сенат не везет седока,
И беспечные ноты для дома - отнюдь не пенаты.
Живописец, и тот не всегда обретает приют,
Не прокормят картины доселе неведомой стати.
Хорошо, если выставят с выставки, но не прибьют.
А картины из слов навсегда и повсюду некстати.
Оттого, что поэт до конца обречен нищете,
Что слепой песнописец не видит дверей бакалеи,
Кто их примет таких, приносимых домой на щите
Облетевшей листвы, обретенной в осенней аллее?
Это род помешательства, жар и конечный озноб,
В этом есть парадокс, о котором напомнит природа:
Не напыщенный голубь, с утра забивающий зоб,
Но воркующий голубь - венец продолжения рода.
Не насытит симфония грубую ткань естества,
И поэм гобелены в любую эпоху не в моде,
Но не греет очаг, если нам недоступны слова,
Но холодные стены фатально мертвы без мелодий.
Для поэтов и скальдов не кончен еще мезозой,
И сомнения духа в любую эпоху гонимы,
Если ночь наполняет чернильницу мысли слезой,
И играет метель на последней струне Паганини.