Кто-то в посмертье взойдёт как радуга,
кто-то брякнется ниц.
Ты охмурил мою Музу надолго,
о, сероглазый Птиц.
Ты не орёл, ты пичуга мелкая,
суетен и пуглив.
Что-то клюя, и о чём-то тренькая,
всё на один мотив,
речитативом как рэпер Эминем,
то про себя, то вслух.
Я всё любуюсь твоим оперением,
одновременно борясь с сомнением:
точно ль под ним есть пух?
Если по смерти – из сердца-облачка –
ты не прольёшь воды –
то в опереньи - в своей футболочке –
больно брякнешься ты.
Там, я уверена, Свет Трисолнечный,
и разноцветья душ!
Как же ты явишь в тот мир заоблачный
темень свою и сушь?
Если зерно не набухло влагою –
нет в нём ростка любви;
под промокательною бумагою
сухи слова твои.
Сердце не трепетно, не возвышенно,
и ни к кому не льнёт.
И холодеет в гнезде насиженном,
мысли усталой гнёт.
Страшно предстать пред Такое Солнышко –
ливней не лья любви.
Ах, не губи ты своей головушки!
Лучше, начисти-ка, клюв да пёрышки!
Не умирай! Живи!
9 октября