Три брата (квинь братьяос).
(рассказ Ядыгара).
I
Подумал как-то раз и понял мельник,
Что Яков — сын его — бездельник.
Пошёл к чиновнику, поговорили —
Учиться сыновей отдать решили.
А поп узнал и тоже своё чадо
Решил устроить куда надо
И стали думать и гадать:
Куда детей своих отдать?
Куда пойти учиться с толком?
В ту незапамятную старину
Они не знали и решили
Отдать учиться колдуну.
И лучше не придумали чего-то,
Чем сдать детей к нам в глухомань
Учиться жить у колдуна и звездочёта
Среди халуп и старых бань.
Поговорив о чём-то с чародеем,
Не прояснив особо ничего,
Узнали всё, что знать им было надо —
Уехали, детей оставив на него.
Шло время, и колдун однажды ночью
Закипятил воды в большом котле,
И стал учеников он в эту воду
По очереди погружать во мгле.
Поповича Василия сначала
Колдун в котёл кипящий окунал:
— Тебе довольно раза или мало? —
спросил Василия, — Василий отвечал:
— Довольно, дедушка, не надо больше, —
И окунать его он перестал.
Тогда второго окунул — Ивана,
И сын чиновника, Иван, кричал:
— Довольно, дедушка, хватило мне и раза,
Не надо больше в кипятке меня купать, —
И тотчас перестал старик безумный
Его в котёл кипящий окунать.
И посмотрел старик угрюмо
На сына мельника — последний ученик
Не испугался старца, вдруг, и смело
В котёл запрыгнул в один миг.
И Якова в котёл тот с головою
Старик безумный сразу погрузил
Своею сильной жилистой рукою,
А после у него спросил:
— Тебе довольно раза или мало?
— Да сколько хочешь погружай меня,—
Ответил Яков,— мне не больно
От колдовского твоего огня.
Тогда двенадцать раз безумный старец
В котёл несчастного ребёнка погружал,
А после отпустил — преобразился Яков —
Прекрасным вдруг и очень сильным стал.
Таким внезапно стал он чародеем,
Не описать и не найти слова,
Теперь он мог летать по воздуху, как птица,
Набрался разного он колдовства.
Как быстро смог он так перемениться
Не поняли Василий да Иван —
Прогнал старик и не научит больше,
Оставил только Якова шаман.
И всё, что знал старик — своё искусство,
Он одному ученику отдал —
Зерно посажено, что будет дальше,
Никто, конечно, этого не знал.
II
Прожил у колдуна довольно Яков,
Учил колдун его и летом и зимой,
Закончил обучение наукам
И отпустил в конце концов домой.
Шёл Яков, много или мало ли — дошёл до моря,
Взлетел, как птица, и подобно журавлю —
Мах, мах он крыльями — и полетел навстречу
Далёкому чужому кораблю.
Там сел на мачту, отдохнул немного,
Слетел он вниз и человеком стал:
— Не знаете ли вы моих родителей?
Я заблудился и устал, —
Спросил у корабельщиков на судне.
— Не знаем мы тебя и видим в первый раз, —
Сказали моряки, подумав:
— До первой пристани останешься у нас.
И высадили Якова на остров
И бросили его там одного,
Но Якова не запугать так просто,
Хотя об острове не знал он ничего.
Стоял на берегу и вдруг увидел,
Как быстро к острову плывёт лесок,
Подплыл лесок к ногам его, и Яков
В лесок пошёл в просвет наискосок.
В леске увидел ровную тропинку,
И всё красиво, как в родном краю,
Шумят прекрасные деревья тихо,
И птички всякие поют.
Пошёл он по тропинке и увидел
Прекрасный сад, большой, красивый дом,
Невиданных зверей волшебных
В садах цветущих видел он кругом.
«Построил дом волшебник, не иначе, —
Подумал Яков, — сказочный лесок
Нашёл я. И в садах тенистых,
Не дом — волшебный теремок.»
Зашёл в покои теремные Яков,
Хозяина увидел теремка
У сундука, под старыми часами,
Как лунь, седого старика.
Старик спросил у Якова спокойно,
Что ищет он и от чего бежит,
А тот сказал, что ничего не ищет,
Случайно мимо путь лежит.
Старик был к бедным людям сердоболен,
Он Якова о том, о сём порасспросил
И был ответами его доволен —
За стол уже как гостя пригласил.
О жизни говорили, ели, пили —
Гостеприимным оказался теремок,
Хозяин спрашивал: что делается в мире?
И Яков отвечал и врал, как мог.
И так понравились хозяину рассказы
О человеческих страстях,
Что стал просить он Якова остаться,
Пожить подольше у него в гостях.
Конечно, Яков сразу согласился,
Тем более, что лес вокруг был просто рай:
Дарами щедро награждал сторицей —
Ходи себе и просто собирай.
Грибы и ягоды лесные
Росли повсюду круглый год,
И жаворонки уносили
Мечты в полёт под небосвод.
Был счастлив Яков.
В надежде юность расцветала.
Ему казалось — мир прекрасен
И справедлив, и безопасен.
И всё возможно в мире этом,
Он чувствовал себя поэтом,
Растил прекрасные мечты
В полях бескрайней красоты.
И там он, сколько ни зови,
Пел песни полные любви,
Где можно в поле с васильками
До облаков достать руками.
Свобода — вот она,
Она одна и больше ничего,
Старик доволен был рассказами его,
Считал за сына своего.
III
Не по годам умён был Яков, много
Историй знал из жизни и из книг,
О происках шайтана, силе бога
Любил послушать россказни старик.
Любил старик причудливость рассказов
Про волшебство и сказочных зверей
И за двенадцать самых лучших сказок
Ключи дал от двенадцати дверей.
Легко открылись Якову те двери
Ключом послушным молодой руке,
Но не давала ему спать
Тринадцатая дверь на чердаке.
И Яков верил,
Ему осталось рассказать
Всего лишь сказку, небылицу
И всё узнать — перевернуть страницу.
И скоро Яков сочинил такое,
Что долго дед не находил покоя,
Таких чудес ещё не слышал и не знал
И Якову последний ключ отдал.
Взлетел по лестнице счастливый, как на крыльях,
И дверь последнюю открыл нетерпеливо
И в комнате увидел у окна
Прекрасных девушек, как солнце и луна.
Так непохожи были друг на друга,
Похожая на солнце златовласка
И, как луна, черноволосая подруга,
Но обе так чарующе прекрасны.
Вошёл, робея, Яков и заметил,
Что девушки как нищенки одеты,
И он спросил, за что и почему
Их дед, как нищих, посадил в тюрьму?
Они ответили — не знают
И ничего не понимают,
Просили деда — отпусти,
Но дед их держит взаперти.
Тут разозлился Яков
И от гнева вне себя —
Спустился вниз и накричал
На старика, грубя.
Старик, спокойно выслушав, ответил:
«Всего не знаешь ты, всё дело в их секрете:
Как только дашь им платья, в тот же миг
Они, как птицы, улетят, — вздохнул старик, —
И где потом искать мне внучек?
Блуждать в немыслимой тоске,
И я решил, что спрячу лучше
Их платья в старом сундуке,
А ключ на шее я ношу и не снимаю,
Ношу я ключ вместо нательного креста,
Я старше — больше в жизни понимаю,
Природа человека непроста.»
Сначала Яков с дедом согласился,
Но время шло и день за днём,
Он постепенно в девушек влюбился,
Проникся их живым огнём.
И вот однажды тёмной ночью воровато,
Украдкой к спящему хозяину пришёл
И ключ украл у старика он виновато,
Сундук открыл и платья в нём нашёл.
Отнёс девицам — те переоделись
И обе красками зари зарделись,
Жар-птицами вдруг стали и в игре
В окно порхнули на заре.
Старик проснулся и вошёл,
В светлице Якова нашёл,
Сказал ему с укором: «Вижу,
Я внучек больше не увижу, —
Старик заплакал, —
Верни, верни, пожалуйста, верни,
Иди за ними Яков!
Скорей беглянок догони!
Чего стоишь? Иди за ними,
Ты всё испортил платьями своими,
Их больше нет! Они на воле!
Теперь ищи, как ветра в поле!»
IV
И снова вышел Яков в путь-дорогу,
Оставил юности прекрасные мечты,
Чтоб взрослым стать и слава богу,
Как часто грёзы юности пусты.
Шёл, шёл он, много или мало
И в незнакомый лес пришёл,
И там избушку увидал он,
И в ту избушку он зашёл.
Пуста избушка — незнакомый лес,
Пугает неизвестностью дорога,
Зашёл в избушку и на печку он залез,
Хозяев ждать и отдохнуть немного.
Сидит на печке, отдыхает, вдруг в избу
Заходит страшная старуха — встала,
Застыла вдруг на миг и, закусив губу, —
Сказала:
«Фу! фу! русским духом пахнет. Есть чего поесть», —
И вдруг на Якова безумно посмотрела
Старуха-людоедка и пошла, и стала лезть
К нему на печь — убить хотела.
Однако Яков парень был не трус,
И только ведьма рот открыла —
Отведать человечины на вкус,
Как вдруг пинка ону́чей получила
И Яков ей сказал:
«Зачем питаешься заблудшими людьми?
Сначала гостя напои и накорми,
Спроси, кто он такой, куда идёт, откуда?
Чего посланец он — беды? Иль, может, — чуда?
Ты посмотри, вокруг тебя разруха,
А во дворе лежит гора костей,
Ты — нищая, безумная старуха —
Сошла с ума, ослепла от страстей.
Вполне возможно, я последний гость...»
Отпрянула старуха, отошла.
Пошла во двор, потом вернулась
И принесла ему воронью кость.
И криво гостю улыбнулась:
«Храни подарок мой, как талисман», —
Сказала ведьма и вороной обернулась.
Захлопав крыльями, в открытое окно
Нырнула бестия в сгустившийся туман,
И ночь пришла и стало вдруг темно.
И стало страшно в ведьмином дому
Ждать до утра, смотреть в окно во тьму,
И не остался Яков — спрыгнул с печки
И по тропинке в лес пошёл вдоль речки.
***
Шёл, шёл он, много или мало,
Как вдруг лесное озеро нашёл,
И там избушку увидал он
И к той избушке подошёл.
В окне лампада, дверь открыта,
Как видно, кто-то ждёт гостей,
А у двери разбитое корыто,
А рядом с ним гора людских костей.
Куда идти? — вокруг болото,
Дороги ночью не видать,
Вошёл в избушку — никого там,
Залез на печку он поспать.
Но не успел уснуть он, как заходит
Старуха в дом на костяных ногах
И чует новый запах — носом водит,
Внушая своим видом страх.
И говорит старуха злобно:
«Фу! фу! русским духом пахнет. Есть чего поесть», —
И начинает выть загробно
И к Якову на печку лезть.
Казалось, из могилы говорила,
И, словно от какой-то муки,
Как дикий зверь лесной, старуха выла,
К нему протягивая старческие руки.
Однако Яков парень был не трус,
И только ведьма рот открыла —
Отведать человечины на вкус,
Как вдруг пинка ону́чей получила
И Яков ей сказал:
«Зачем питаешься заблудшими людьми?
Сначала гостя напои и накорми,
Спроси, кто он такой, куда идёт, откуда?
Чего посланец он — беды? Иль, может, — чуда?
Ты посмотри, вокруг тебя разруха,
А во дворе лежит гора костей,
Ты — нищая, безумная старуха —
Сошла с ума, ослепла от страстей.
Откуда же в тебе такая злость?»
Тут во дворе запели петухи,
И ведьма, увидав воронью кость,
Сказала: «Это кость моей снохи», —
И отошла. На стол накрыла
И стала Якова покушать звать,
И вкусным хлебом гостя накормила,
И обещала никого не убивать.
Наелся Яков — шаньги и лепёшки
Он ел охотно, сидя за столом,
Всё подобрал, собрал все крошки,
Хвалил хозяйку. Рассвело.
И Яков снова в путь собрался,
Со старой ведьмой попрощался,
Она к дороге провела
И рыбью кость ему дала:
«Храни всегда как память обо мне
Ты эту кость, как амулет,
И не утонешь, не сгоришь в огне,
Счастливым будешь много лет.»
И вновь на землю пал туман,
Забрал старуху и растаял,
Поверил странник в талисман,
А кость, конечно, не простая.
V
В надеждах Якову хотелось
Скорее девушек найти,
Совсем к обеду развиднелось
И стало веселей идти.
Шёл дальше Яков по тропинке,
По кручам шёл и шёл в низинке,
И так пришёл в прекрасный сад,
И очень этому был рад.
В саду увидел дом красивый —
Не дом, а сказочный дворец:
«Здесь отдохну я, наконец», —
Подумал Яков и, счастливый,
В том доме важный, как жених,
Нашёл беглянок он своих.
VI
«Я к вам пришёл. Пойдём со мною,
Домой вас должен отвести,
Готов я вас любой ценою
Забрать отсюда и спасти.
Не знаю ваших оправданий,
Каких полны вы ожиданий,
Но знаю, все ваши мечты
Здесь невозможны и пусты.
Поверьте, роскошь не приносит
Того, что звали вы мечтой,
Хозяин клетки золотой
Натешится — забудет, бросит.
Вы счастья в клетке у него
Здесь не найдёте своего.»
VII
Но холодно и равнодушно
На эти пылкие слова
Молчали сестры непослушно,
Капризные от баловства.
И наш оратор вдохновенный
Продолжил спич самозабвенный:
«И пусть всё в золоте кругом —
Не забывайте отчий дом,
Пойдём отсюда поскорее
И даже если влюблены,
Не забывайте, что должны
К родным и близким быть добрее.
Они не вечно будут ждать,
Любить вас, глупых, и прощать.»
VIII
На то одна из них сказала:
«Пойди ты — спрячься где-нибудь,
Мы поиграть хотим сначала.
Сумеешь ловко обмануть,
Чтоб не нашли и не узнали,
Хотя везде уже искали —
Пойдём с тобой, а если нет, —
Получишь смерть свою в ответ.»
Решился Яков, под травою,
С вороньей косточкой в руке,
Нашёл болото вдалеке,
И в грязь ушёл он с головою.
Надёжно скрыться он успел,
А сверху чёрный ворон сел.
IX
Девицы в это время стали
Соломинками ворожить,
Они судьбу так узнавали,
Спастись ему или не жить.
«Сестра, смотри смотри-ко, где он,
Над головою чёрный ворон,
А он в болоте с головой
Увяз не мёртвый, не живой», —
Метнув соломинку узнала,
Где Яков спрятался от них,
В болоте скрылся и затих,
В окно ему о том сказала.
Вернулся Яков, стал просить
Попытку первую простить.
X
И в первый раз ему простили,
Ещё хотели поиграть,
Ему ещё раз разрешили
Пойти и спрятаться опять.
Он с рыбьей косточкой на море
Пошёл уверенно и вскоре
Он вышел к морю через лес
И прыгнул в море и исчез.
И снова стали две девицы
Соломинками ворожить,
Спастись ему или не жить,
Вернуться или утопиться.
Найдут ли девушки на дне
Его на этой глубине?
XI
По четырём углам метали
Соломинку свою в избе,
О жизни Якова гадали,
О смерти и его судьбе.
В четвёртый раз метнув, узнала
Одна из них и так сказала
Она в открытое окно:
«Спустился на морское дно!
Смотри, смотри он под волнами
На рыбе, словно на коне,
Сидит верхом на глубине
И насмехается над нами!»
Вернулся Яков, стал опять
Просить их в третий раз сыграть.
XII
«Иди и спрячься», — говорили
На это девушки ему,
Сказали так и отпустили,
Теперь уж точно или-или —
Навстречу року своему.
Смеялись, весело шутя,
И голову он очертя
Бежал от них быстрей, быстрей,
Хотел укрыться поскорей.
Бежал он лесом по тропинке,
Бежал по кручам и в низинке,
Бежал он долго вдоль воды,
Скрывая в ней свои следы.
Бежал то рысью, он то рыбкой
Скользил под гладью вод он зыбкой,
Летал над камышами уткой,
Был серой тенью волка жуткой.
Как зверь, как рыба и как птица,
Бежал — не мог остановиться,
Стал зверем незаметно сам,
Скрываясь долго по лесам.
Бежал он прямо и зигзагом
И вдоль обрыва, над оврагом,
Где в пропасти издалека
Шумела бурная река —
Сорвался вниз и там исчез,
Надёжно может спрятать лес.
XIII
Лежит он в пропасти, живого места
На теле нет,
Не может сдвинуться он с места —
Живой скелет.
Под муравьиным маслом тело
От головы до ног вспотело, пожелтело,
Как будто нет живого ничего,
И муравьи обсыпали его.
Как будто неживой в траве лежит,
Стервятник в небесах над ним кружит,
Тоскливо лают лисы и шакал
На страшный пир голодный прибежал.
XIV
А девушки соломинкой гадают,
На все четыре стороны бросают,
Играют в игры девичьи и просто
Смеются и злословят остро.
И говорит одна другой: «Смотри!
Смотри, смотри-ко в пропасти лежит,
И ползают по телу муравьи,
И вороньё над пропастью кружит! —
И говорят в открытое окно,
Возвысив голос: Мы давно
Уже нашли тебя и ждём
Сегодня к ужину вдвоём.»
Вернулся Яков и упал
Пред ними на колени и сказал:
«В последний раз прошу я вас — простите,
В четвёртый раз сыграть мне разрешите.»
И девушки, подумав, так сказали:
«Ну хорошо, иди
На все четыре стороны от нас,
Из-под земли тебя достанем,
Тогда прощения не жди —
Играем, помни, мы в последний раз.»
XV
Пошёл, не сдерживая слёз и, плача,
За двери вышел Яков и не понимал:
За неудачей неудача, —
Задумчиво он на крыльце стоял,
Случайно встретил он служанку — пожалела
Служанка Якова и говорит:
«Не плачь, я подскажу в чем дело,
Одна из них колдунья — ворожит
безбожно,
Но ведьму обмануть возможно.
Ты сделай так, вернись обратно
И поклонись, и улыбнись приятно,
Скажи — устал, подобно вору,
Скитаться по лесам и привыкать к позору.
Старайся им внушить,
Что гостю не к лицу
Входить и уходить
По малому крыльцу,
Скажи, что гостем по дворцу
Ты очень был бы рад,
Пройти по главному крыльцу
На озеро в тенистый сад,
Но в сад не выходи,
А спрячься во дворце —
Большое зеркало найдёшь
Ты на большом крыльце.
За зеркалом есть потайная дверь
В чулан хозяина дворца —
Там скроешься от них, поверь,
Надёжней мертвеца.»
XVI
Все ведьмы ненавидят зеркала.
Во время ворожбы, во власти зла
Теряют в зеркале себя и силу.
Всё, что умели и могли
Летит куда-то, как в могилу,
Откуда все они пришли.
Все ведьмы ненавидят зеркала.
За зеркалом не видят ничего,
Но тот, кто дал им силы зла
Одним лишь взглядом,
Имеет с дьяволом родство —
Он где-то рядом.
Когда колдует, ведьма это знает
И зеркала все в доме укрывает,
И ничего не может перед ним —
Всего-то перед зеркалом своим.
Вся сила их пустое баловство —
Пред зеркалом бессильно колдовство.
XVII
Вернулся Яков. Сделал так, как подсказала
Служанка добрая, и вот
Сын мельника, не много и не мало —
По старому дворцу идёт.
Идёт он по дворцу и, точно храмы,
Он видит комнаты, нашёл чулан
За зеркалом. И видит очень странный
В чулане том изъян,
Что пол там земляной и всюду ямы,
Он посмотрел на ямы те вблизи,
А в ямах кости в женских тряпках и грязи —
Почили на постели жёсткой,
Полуприсыпаны извёсткой...
XVIII
В глубинке жить бывает скучно,
Хозяин дома жён менял
И убивал их простодушно,
В подвале их с землёй равнял.
А то бывало, что к болоту
Ходил с женою на охоту,
А возвращался господин
Уже один.
Всё понял Яков, разобрался,
Пошёл и сёстрам рассказал,
Жар-птичьи платья их забрал
И вместе с ними в путь собрался.
И вот, покинув свой уют,
Они домой уже бегут.
XIX
Сойти с дороги бесконечной
В места, где каждый дом знаком,
Пройти тропинкою беспечной,
Сказать: «Ну здравствуй, милый дом».
Как хорошо нам возвращаться
И снова с близкими общаться,
И в горле ком, и солнца свет,
И кто-то скажет нам: «Привет!»
Не принимаем мы серьёзно,
Так много дел всегда у нас,
И мы не ценим каждый час,
Пока не будет слишком поздно.
Теплом родных не дорожим,
Куда-то мимо мы бежим.
XX
Вернулся Яков через годы,
Беглянок — двух сестёр привёл,
Наелся жизни и свободы,
А счастья так и не нашёл.
И кажется, что всё, как прежде,
И гости встречи ждут в надежде,
Но дом как будто опустел —
Смирился и осиротел.
Всё изменилось, даже стены,
Шкафы и утварь — всё в пыли
Он стал чужим, и до земли
Крыльцо вдавили перемены.
По судьбам время вдаль бежит
И никого не пощадит.
XXI
Где бывшие друзья, подруги?
Всё изменилось навсегда,
Теперь хозяйничают слуги,
Теперь они здесь господа.
Они беглянок не искали,
И слуги Якову сказали
Надменно как-то, свысока:
«Похоронили старика».
Всё в прошлом — люди изменились,
И по другому лают псы,
И даже старые часы
Над сундуком остановились.
Цепь Яков подтянул с тоской
И маятник качнул рукой.
XXII. Эпилог
И стали жить по-прежнему — девицы
Ушли к себе и стали жить в светлице,
Как раньше у себя на чердаке,
А Яков спрятал платья в сундуке.
Закрыл на ключ он старенький сундук,
Повесил ключ на шею и ушёл
И поселился в домике для слуг,
И стали жить все снова хорошо.
Владельцу дома Яков рассказал
О девушках и платьях всё, что знал,
Решили они внучек старика
Закрыть на чердаке пока.
И стали жить да поживать,
Как в старой сказке говорилось,
Добра прислуге наживать,
Чья власть по дому воцарилась.
Шло время, Яков начал замечать,
Что слуги ходят к девушкам и рады
Носить наверх им новые наряды,
Хотят за это благосклонность получать
И в радости любви рассвет встречать.
Всё чаще слышал Яков женский смех
И ласковые речи
Любовных уговоров и утех,
И каждый вечер
Чего-то Яков ждал,
Вот-вот должно случиться
А что? — не понимал,
Но к девушкам в светлицу
Пойти он не решался,
И праздник продолжался.
Однажды, как на свадьбу, стол накрыли,
В большой просторной зале для пиров,
Ломился стол от яства и даров
И целый день смеялись, ели, пили.
Забавный день хотя и бесполезный,
В конце сказали тост любезный
И Якова снотворным напоили,
И ключ украли и сундук открыли.
И медовухи с водкой намешав,
Смеялись девушки и в губы целовали,
С прислугой бывшей весело греша,
И платья колдовские одевали.
А Яков спал. Над безнадёжно спящим
Зажглись огни и чудом настоящим
Творились удивительные вещи —
Так странно, дивно и зловеще.
Смеялись все и шумно веселились,
Но девушки внезапно изменились,
И вдруг жар-птицами в безумной той игре —
В окно они порхнули на заре.
Когда проснулся Яков, было поздно,
И слугам он сказал серьёзно:
«Ну вот пришёл и ваш черёд
Идти, не зная свой удел,
Куда дорога приведёт —
Дорога замыслов и дел».
Вот так свободу девушки нашли,
Собрали слуги вещи и ушли,
И Яков тоже вышел вслед за ними,
Бродить дорогами своими.
Нашёл в лесу звериную дорогу —
Стволы деревьев свалены лежат —
Медвежью видит вдруг берлогу,
Спустился — видит медвежат.
«Куда пришёл дорогами земными, —
Подумал Яков, — как здесь хорошо», —
И стал играть он с медвежатами смешными,
Как наигрался — выполз и опять пошёл.
Когда медведица вернулась, рассказали
Смешные медвежата ей о том,
Что с человеком только что играли
И с ним боролись весело гуртом.
И заревела мать-медведица и злая
Лесная великанша говорит:
«Как жаль, что ЗДЕСЬ его не задрала я,
Но от меня никто не убежит!»
Недалеко ушёл он от берлоги,
Медведица настигла у дороги,
И Яков был беспомощен, увы —
Согнулся в лапах он, податливый, как воск,
Сняла когтями череп с головы
Ему медведица и съела мозг.
Порвав одежду с мясом до изнанки,
Ему ломая кости и круша,
Остановилась, тяжело дыша,
И привалила деревом останки.
Сказка записана Григорием Верещагиным и опубликована в
в IV выпуске "Известий сарапульского земского музея" в 1914 году.
Литературная обработка
19.09. - 08.10. 2014