Украденная земля.
Новелла
Ранним утром темнота дрожала от храпа сокамерника. Происходило это каждый день, примерно в одно время и поначалу вызывало раздражение, желание подойти, толкнуть, если не прекратит, то швырнуть на пол.
Всегда было лень это делать и стало занятно наблюдать на то, как невысокий, тщедушный мужичок превращался, в некоего монстра, подчинившего своими хриплыми звуками это всеми забытое и в глубине души презираемое место, куда по своей воле и в здравой памяти люди не ходят и другим не советуют.
- Ни одного дня, часа, минуты за почти полгода настроение не было благодушным, безразличным.
- С каждым новым мгновением росла решимость бороться до конца, отомстить тем, по чьему разумению здесь оказался.
Это возможно и было ответной реакцией на несправедливость, по отношению к себе, со стороны людей, некогда сидевших, сколько угодно времени, у его кабинета, в ожидании, когда же их наконец-то соизволят принять.
- Очень часто входящих в его просторный кабинет в позе, что изволите и блуждающей по лицу виноватой улыбкой, на любой задаваемый им вопрос, Другими он их до своего ареста не помнил.
Каждому из них всегда что-то от него было надо.
Одному подписать разрешение на отвод земельного участка, другому на строительство…
На каждое заявление можно было откликнуться по-разному, а можно было и не замечать просителя.
С каменным выражением на лице смотреть поверх его головы и думать о чём-нибудь своём или просто, отсутствующим взглядом смотреть в окно.
И кроме этого, разумеется, были и другие варианты демонстрации своего превосходящего положения над просителем, но не совсем об этом идёт повествование.
Каждое из его решений было всегда так обосновано, что складывалось впечатление, что по-другому и быть не может, настолько всё очевидно.
А можно было преподнести с точностью, до наоборот и опять же обосновать так, что любой законник не мог носа подточить ни к одному аргументу.
Входя в кабинет, он замечал, как сами по себе расправляются плечи, как у большой птицы перед полётом.
В голосе появляются металлические нотки, мышцы живота слабеют и он, такой большой и ненасытный становится неуправляемым.
Сам хочет плюхнуться в удобное кресло и ждать, желательно, к привычному времени сытного обеда.
Единственной, но такой приятной цели своего начальствующего, среди других частей тела положения.
Коллег по работе у него не было, общению на равных был положен конец на прежнем месте работе, менее значимом, с точки зрения табеля о рангах в регионе.
Произошло это после того, как ему стало известно, что один из его замов, стремясь на его место, докладывает о его каждом шаге, акцентируя свои доклады или доносы, кому как больше нравится, его стремлением всех своих подчинённых выслушать и по возможности строго не спрашивать за каждое поручение.
Называя это мягкотелостью и неумением руководить одним из крупнейших в области районов.
При этом держа нос по ветру, который шалунишка шептал, что слово демократия нынче не только вышло из моды, а лучше его совсем не произносить, чтобы ненароком не оконфузиться или других не заставить говорить о том, о чём лучше помалкивать.
Противопоставляя придуманному оппоненту свои чёткие команды, не менее чёткие ответы, тех, кто был в прямом подчинении, от которых, по правде говоря, толку было немного, но об этом он, разумеется, никому не докладывал.
Эта размеренная, требующая немалой собранности и самоотдачи жизнь номенклатурного чиновника была неожиданно прервана появлением сотрудников полиции.
Эти господа поначалу вели себя весьма скромно, даже застенчиво, но постепенно осваиваясь в его кабинете, как ему тогда показалось, договорились до какой-то фантастики или даже нелепицы, не имеющей никакой связи с реальностью, которая заключалось в том, что против него возбуждено уголовное дело.
Это было настолько неожиданно, что он совершенно растерялся, но не подал вида.
Не глядя, подписал какую-то бумагу и тихим нервным голосом предложил им покинуть кабинет.
Пояснив это тем, что у него совещание и всё-таки собравшись с мыслями, твёрдым голосом сказал, что посторонним на нём делать нечего.
Те, даже, с видимым облегчением, быстро ретировались в приёмную, безо всякого сомнения удовлетворённые тем, что всё задуманное прошло тихо и без скандала.
Своё любопытство, не сразу, так как он всё откладывал своё действо, из-за якобы и на самом деле, без якобы, неотложных дел, он удовлетворил только в самом конце рабочего дня.
Прочитанное потрясло его с неимоверной силой, от макушки красивых кудрявых волос, до всегда треснутых пяток, из-за больших на них нагрузок от большого веса ещё молодого тела, полных и явно не спортивных ног.
Следователь обвинил его в хищении земли, ещё каких-то глупостях, сформулированных так, чтобы запутать всех, кто его циркуляр будет читать и прежде всего самого себя.
В голове не укладывалась простая, словно лежащая под солнечными лучами на поверхности земли, мысль о том, как же меня можно украсть.
Перенести на другую планету, очевидный абсурд, срезать плодородный слой, погрузить на железнодорожные платформы и перевести на другое место, такой же бред.
Никаких других мыслей по этому поводу уже почти полгода не приходило.
Можно было бы по этому поводу ёрничать или посмеяться, будь он на свободе и в своём вожделенном кабинете, но ведь он по такому обвинению сидит в следственном изоляторе, по той придурковатой причине, что находясь на свободе он может помешать следствию установить истину по делу.
А как её можно установить, если её просто нет, потому что такого хищения не может быть, разве что в Зазеркалье или в каком-либо другом воображаемом месте.
Почему никто из тех, кто принимает подобные решения, не понимают или не хотят понимать, что землю невозможно похитить, как невозможно похитить солнце, луну, звёзды на ночном небосводе.
Как же стало возможным, что он находится, ещё пока не в колонии строгого режима, но, тем не менее, за колючей проволокой под усиленной охраной вооружённых людей, призванных отстаивать, таким образом, государевы интересы.
07.10.2014г.