Он смерти заглянул в глаза,
Апрельским утром в час рассвета,
Едва рассеялся туман,
Под Кенигсбергом было это.
Как будто главный жрец войны,
Его отправил на заклание,
Работал снайпер, пуля в грудь,
Московской маме в наказание.
Да, в наказание за то,
Что в двадцать лет надел погоны,
За то, что всю войну прошёл,
Минуя смерти полигоны.
А плахой был тот пятачок,
Пред блиндажом, где он смеялся,
До окончания войны,
Один лишь месяц оставался.
Будь не война, его учить,
Мог сам бы Дмитрий Шостакович,
Погиб прекрасный пианист,
Полковник Фима Рабинович.