С Айседорой -танцовщицей,
чаровницей Луночарского,
что ж в Америку тащиться,
чтоб хлобыстнуть чарочку?
Переделать человечество,
чтобы не в присядочку,
все бы в кудерках овечьих
к одному порядочку!
Как, Серёжа, эта кепи?
Брось гармошку, не шали,
ты забудь про эти степи,
про советские рубли.
Чем рязанской бабы хуже
или Зинаиды Райх,
если ты теперь мой суженный,
то с Аляской забирай.
Ты меня , Серёжа, холил,
покупал мне платья,
а жена у Мейерхольда-
кошкой- на кровати.
Чо берёзовые ситцы,
чо кусты багряные,
если Сан-Франциско снится,
деньги иностранные.
Опусти ка взгляд свой долу
ясно-синий, голубой,
и увидишь -это доллар,
а не нивы за тобой.
Это Блюмкин с шайкой пьяниц
и чугунным утюгом,
ты ведь, милый, иностранец,
вместе с древним Устюгом.
И с твоей Москвой кабацкой,
той, что псами лаяла,
эй, Есенин, ну ка сбацай
нам на балалаечке!
Рана на посмертной маске,
ты хотел бессмертья-на,
критики или же моськи
дружно лают на слона?
Вон Бухарин - харю скрёб
докладая про тебя,
как смотрел на небоскрёб,
златы кудри теребя.
Две петли, как два колечка
обручальных, - шарф с верёвкой,
пропоёт слепой калека
с паперти, а я не рёва.
Мы уйдём с тобой под ручку
по Тверской бродвеистой ,
плюнув на судьбу разлучницу,
только прах развеется.