Женевьева пьет чай из изящной кружки, откусывает по кусочку от маффина с марципаном, утром она плетет клетки для канареек, вечером прибирается в гранд отеле, Женевьева красиво двигается, хохочет звонко и переливисто, до сих пор умеет мечтать и не строит планов (да какие уже тут планы, ну в самом деле), а соседи из окон ее узнают по тонкой фигурке и по шарфику цвета сахарной карамели
на рынке ей предлагают свежайшие артишоки, нежнейшие трюфели, жареные каштаны: мадам, вы только гляньте на это чудо, они ж росли, чтоб попасть вам в руки! Жан Пьер из лавки, что на углу, завидев ее, поднимет шляпу, весь приосанится и привстанет - Жен улыбнется, возьмет из корзины персик, лукаво глянет, ему достанет очередную милую безделушку со дна своей необъятной сумки
порой ему достаются птичьи цветные перья, порой проржавленные ключи, но чаще всего – рисунки
никто не знает прошлого Женевьевы: говорят, что она роковая дама и бывшая балерина, и что приехала где-то с Юга
никто не видел, чтоб Женевьева гуляла с сыном или сидела в шато с подругой
никто не видел, чтоб Женевьева плакала или скандал учинила вдруг
все знают только, что Жен угощает сандвичами работяг да седых старух
да вот персики Жана меняет на безделушки
да еще голубей по утрам заботливо кормит с рук
у Женевьевы, на самом деле, есть старый друг: он живет в далекой большой стране, и обещал, снова обещал навестить ее по весне
она ему пишет письма вертлявым почерком, а в окне садится солнце и нежный луч скользит по тонкой ее спине
потом спускается по бокалу и обреченно топит себя в вине
“Тут так иначе, что даже кажется, я во сне
я наблюдаю, как тихо время плетет цепочку из лет и дней
хожу на рынок, еще рисую, кормлю на площади голубей
ну, в общем делаю все, чтоб не стать старее, ворчливее и грубей.
Жан Пьер, торговец, мне дарит персики, я ему мелочи и безделицы, в этом есть иллюзия смысла и простоты… Здесь есть лавандовые поля, облака и мельницы, я покажу – ты обомлеешь от красоты!
Мне часто снится, что нам по двадцать, зима, и я умею так разрыдаться, как я ревела, когда плечо подставлял мне ты.
Здесь снега нет и нет, пожалуй, ни одного несчастного человека – все улыбаются (я теперь тоже вот так умею), и даже встреченный мной калека был так задорен, что как-то стало не по себе.
Ну что еще рассказать? Ах да, я нынче волшебница птичьих клеток, я научилась смеяться звонким лучистым смехом, и даже нравлюсь сама себе, да, я теперь вполне вот слилась с реальностью сдешней – легкость бабочек-однодневок, порхаю, певчая - как тот кенор, скачу, беспечная, как нестреляный воробей.
здесь – чистота: ни одной помехи, сиди, латай на себе прорехи, без передряг, неудачных дублей, пустых дробей
но если в этот раз ты опять не сможешь ко мне приехать – то лучше сразу меня убей.