От призвания до признания
Не изведано расстояние.
Не измерено, не исчислено
И незримо – как в слове истина.
Для одних оно – шаг беспечности.
Для других оно – тайна млечности.
Жизнь сожжешь, и не хватит пламени,
Чтобы высветить расстояние.
Признание
Заискрились гривы –
Солнце подожгло.
Нет, поэт счастливый –
Столь людей прошло.
Шепчут, шепчут губы,
Но не слышно слов.
Лишь растут сугробы
Траурных цветов.
Бронзовые кони
Рвутся в синеву.
Помнят люди, помнят
Горькую вину:
Пел – не понимали,
Говорили – хрип.
А затих – признали,
Слышен скорбный всхлип.
Только покаянье
Не поможет нам.
Позднее признанье –
Самый жгучий срам.
Не закрыть руками,
Временем не скрыть.
Неужель веками
Это будет жить?
Да, теперь он в бронзе –
Пут не разорвать.
Но и в этой позе
Рвется он летать.
Вены от натуги
Вздулись – труден взлет.
Зелень в брови-дуги
Въелись – щиплет пот.
Грифом вниз гитара –
Струнам не звенеть…
Мало, очень мало
Довелось попеть.
Мало, очень мало
Довелось пожить.
Под сугробом алым
Бард Руси лежит.
Здесь стоять морозно
Тем, в ком стыд не спит.
«Поздно, люди, поздно!» —
Взгляд его кричит.
Я стою – немею
У его корней…
Нет, пойду к Сергею –
Может там светлей?
Дорога
От поэта до поэта
Пролегла дорога эта.
Мимо давних плит забытых,
Мимо стен лабрадорита,
Мимо зримых и безликих,
Мимо мнимых и великих,
Мимо стел ценою высших
И крестов железных сгнивших,
Мимо тех, чья жизнь отпета,
Шел я к светлому поэту.
Шел я от скорбящей бронзы,
В небе ворковали грозы…
Взгляд от плит поднять не смея,
Шел я к мрамору Сергея.
Бессмертие
Сергей Есенин, здравствуйте! Я к вам.
Как спится вам? Какие сны вам снятся?
Я нынче многим кланялся крестам,
Позвольте мне у вас исповедаться.
У бронзового барда я не смог.
Там жжет вина и стыд. Там – многолюдно.
Там пульс мой скачет. Там я весь продрог…
Вот и пришел к вам. Здесь душе уютно.
Что видите? Грядущее землян?..
Вот если бы потомкам рассказали,
Что там, за горизонтом, увидали?..
Но дальнозоркость тоже ведь – изъян.
Она мешает людям распознать,
Кто рядом с ними. Ваше предсказанье:
«Лицом к лицу, лица не увидать –
Большое видится на расстояньи».
Но вас узрели. Вы познали «цветъ».
Хоть черный человек увел вас рано,
Успели утвердиться вы, созреть,
Возвыситься над ликом хулигана.
А что ж Высоцкий? Цель его светла.
Душой высок. Стихом и песней – зрячий…
Он столько испытал при жизни зла,
Что даже в бронзе лоб его горячий.
Я не помог. Порок мой изначальный,
Не потому ль так трепетно дрожал
В моих руках букетик поминальный?
Уборщики Ваганьковского злы,
Они презрели ханжество поклона,
Перевели букеты на рубли –
И оказалось: больше миллиона
У ног его завяло и сгнило.
Вывозят дар признанья самосвалы.
Открыла смерть пороки и изъяны
Непониманья, что его сожгло,
Теперь скорбящих толпы. Все к нему.
Все к бронзовому. И не будь обижен:
Да, ты велик, поэт… Но он мне ближе –
И совести, и пульсу моему.
Прости меня, поэт, сюда идут,
Я монолог на время прерываю.
Ведь самый разный здесь бывает люд,
А искренность души не все прощают.
Все. Ушли. Я твердил о прощеньи.
Но прощеньем нельзя воскресить.
Так – века! Кто творит прегрешенья –
Остается молиться и жить.
Остаются «пилаты», «иуды»,
А великих, святых – на кресты.
Ну, а после идут пересуды…
Что молчите? Глазницы пусты,
Ветер тронул ваш мраморный волос.
Ворот белой рубашки ожил…
И услышал я каменный голос,
И притих, и назад отступил.
Тихим эхом, как с давнего века,
Отозвался есенинский глас:
«И при мне чернота человека
Не светлее была, чем сейчас.
Все поэты по сути – рассветы.
Только знай: по законам людей,
Чем светлее душа у поэта,
Тем трудней его дни, тем черней.
О Высоцком судачить не буду.
Наши судьбы сроднились навек.
Извели его черные люди,
А меня – черный мой человек.
Нынче оба — в бессмертьи. Что злиться?
Нам ли спорить и славу делить?
Вот спросил ты сначала – что снится?
Что ж, попробую душу открыть.
Снится мне… Но хочу, чтоб ты верил:
Брат мой Моцарт, волненьем объят,
Заиграл… И порочный Сальери
Не насыпал в бокал его яд.
Не насыпал! Играл ему гений
И злодейство его превозмог…
А поэт пьедестальный – Евгений –
Барду хриплому словом помог.
Снилось мне: черноты не осталось.
Подлость, зависть ушли от людей
Навсегда. Только мы заболтались.
Белый мрамор мой стал холодней.
Мне пора. Вот и солнце не греет.
Но хочу на прощанье сказать,
Что Высоцкий – поэт просветлеет:
Нынче время светлеть, просветлять.
Перед тем, как уйти, заверяю,
Что предчувствую истины взлет.
Белым камнем своим ощущаю:
Очень чуток наш русский народ.
Не всегда он поет и рифмует.
Чаще он говорит напрямик…
Но душою поэта он чует.
Этой чуткостью он и велик.
Так предчувствует ветер дубрава,
Так предчувствует шторм океан.
В этой чуткости – высшее право.
Знает он, кто есть ГРАФ, а кто – МАН.
И еще, только, чур, между нами:
Не простит «сальеристам» народ.
Светлых – всех увенчает цветами,
А на холмиках «черных» взойдет
Лебеда… «Дунул ветер вечерний,
Я стоял – шевельнутся не мог.
Если б камень осилил Есенин –
Непременно бы барду помог.
Дальнозоркость – болезнь не простая.
Очень труден леченья процесс.
Разве нынче рублем прорастая,
Излечил эту скверну прогресс?
Чтоб проверить свою дальнозоркость,
Отходил я. Мешали кресты –
Закрывали и бюст, и обзорность,
Знаки тех, кто не знал высоты.
Проходя под чугунною аркой,
Я на миг оглянулся назад.
В бронзе глаз вопрошающих ярко
Полыхал теплый майский закат.
Обозначилась сущность металла –
Вновь невыжженной правдой горит…
Солнце село, а ночь не настала –
Не затмить этот свет, не затмить!
* * *
Ваганьковское будоражит сон:
Разверзлась бронза, разметались путы.
Пришла поэта взлетная минута –
Взлетает он, превозмогая стон.
Земля при жизни многих признает
И многих после смерти низвергает…
А этот – посмотрите, как взлетает.
Он ведь крылом бессмертья достает!