Меж вполне себе средних широт
Заблудился арктический ветер.
Уроженец бескрайних мерзлот,
Он уверовал: где-то на свете
Есть свобода от снега и льда,
От сверканья, слепящего взоры,
И нагая пред солнцем земля,
Чье бесстыдство прекрасней позора,
И рванул, распаленный мечтой,
Как слепой на горячие токи,
В исступленьи, сметая собой
Крыши, вышки, деревья, дороги…
И звенело, трещало, кляло,
Разрывалось, стонало, молило…
Не заметил, как вдруг обожгло,
Ядовитым огнем ослепило...
Обозлившись на боль и мечту,
Он закидывал солнце камнями,
Поднял бурю, – в песочную тьму
Зарывая небесное пламя,
И под сумрачность злую отполз
В шелестящую нежную зелень,
Где, живительной тенью застелен,
Мир казался и ласков, и прост.
Там и нежно, и щедро цвело,
Плодоносило, было не жарко,
В самых дебрях устроилась арка
Для случайных гостей. Для него.
Там затих, задремал он. Темнело.
(Чем южней – тем стремительней ночь.)
А в кустах что-то жрало, хрустело,
Набирая свободу и мощь,
Что-то чавкало, ело, рыгало,
Где-то ухало, кто-то пищал,
Тень он тени, таясь, убегала,
И невидимый рядом рыдал.
Раздраженный обманчивой лаской,
Ветер взвился и видел со скал,
Как смеялась спокойствия маска,
Выставляя свой хищный оскал.
Вновь потерян, обижен, обманут,
Он бросался на камни с вершин,
Но бесплотные в бездну не канут, –
Хохотало лишь эхо над ним.
Утомленный, израненный, сонный,
Брел туда, где ровнее земля,
По болотам, тропинкам, газонам,
(Без движения ветру нельзя)
И забрел, полузрячий калика,
В край вполне себе средних широт:
То молчит очарованно-дико,
То под крышами мечет и рвет,
То вскипает обидой и стонет,
То об Арктике бредит своей,
Только гордость, - она не позволит
Самый верный найти из путей.