L’HOMME APPROXIMATIF
Часть X
оцепленная эхом голова сползает вниз по колее
мехов дымящих
вулканами прорытой вдоль старателей тропы
там наверху где камень сплошь
и солнца безутешны за хрупкими трелями вослед
портальным своим шарфом трубка слабая в мелу долины кратер открывает
и фауна железная кишмя кишит в пруду где накипь лишь да ржа
хрупкие трели безутешных солнц – дюн громыхание
орешков крепких – в трещинах кузнечики малютки
их верное сомненье избавляет из ячеек сети сна
и капает усталость на горящие кушетки где садится солнце
окружено щебечущих забот геометрическим конвоем
пучками эктоплазмы шпингалетами весёлых снов
ловушек дверцами полупрозрачными времянками пространства
крошевом трещин под висячими замками – гибнет воздух
и за любовью да последует любовь солнц безутешных
там наверху где камень сплошь
пологих склонов друг волшебник вод внезапных
может ли ночь дрожать в берлоге глубоко
можешь ли ты из пальм кокосовых карманов утащить
летучие платки там где желания безлунных странников
струёю бьют
на искажённые иллюзии с пакгаузами наций
укладывает дождь своё тепличное покрытье
баркас возник у рифа в недрах множества кораллов
промокшие его глаза из строя вышедшие от унынья
уж заждались тебя
там наверху где всё сплошь камень
и отводит равнодушно взор
плюмажи мер своих сдыхающих запутали прожорливые песни
на аналое судна куда ветер изо всех щелей
стянул моря
который бросила помощник верный флора
так в приокрыто милосердно око понеслись медлительные вёсны
что задрожали мели от плотов колосьев
что замерли букашки в лунном свете бурлившие в
бессилье видеть сны
от колокольных звонов бастионов древних сель столетий
пробивает своды
плод яростных песков лежит близ кочки страха
и острый склон уселся подбородок уперев в колени
обдумывать свою звезду и тихий свет что ею правит
сборщик окурков от сигар в кустах экстазов
растратившихся звёзд далёко павших в котлован секретов
обрубки стран обременённых размочаленные опасенья
споткнувшейся текучести прибоя
выздоровленье неосознанное ярких оперений
там наверху где камень сплошь
в загадочных кадушках обаянья
бродит пшеница иллюзорная из голосов
на ветвях водопадов ввечеру глаз пауки
скорбя линяют сбрасывая кожу
надежда дикая кометами и бумерангами воплощена
в чёрной как смоль мокроте безвозвратностью пасомой с задумчивыми крыльями
иль с головешками любви
а спящий – недоверчив к нежностям телячьим –
скован галерами где разум обретает форму
где вероломным отраженьем прерывается бездействие
загадочная лень исполненная звёзд
полёт предпринимает средь фрагментов притч кои
скрывают толки
до чрезмерно гибкой плоти сна
и равнодушно взор отводит
и это в дымке лозах дыма дыма
скачущего по бушприту топчущего снег зернистый
всё это в дымке самых дальних пастбищ всё сплошь камень
и это дымка солнца воскресающего из броска костей
скопления лачуг вокруг слепых смирений
холмов истёртых прохождением жары тяжёлых караванов
досугов обветшалых под фуража странствующим пледом
личности павшей духом от животных рёвов
золы что разрослась в корзине звуков
и срезав по наклонной меловой рельеф сей гам оцепеневший
фасад татуирует пагубными устремлениями
и любовью
столько часов в цемент свой рыхлый скрещенных костей
меня сминало
столько людей предшествовало мне на возвышенья славной колее
сколько души было растрачено впустую чтоб продумать риск держу пари
в темнице одинокой где шныряет кровь густая от раскаянья
столько неистовств нежных что пейзажей взору моему являли
и осознаний горьких обуздавши землю набухают в сите
собственных тревог
столько незримых плаваний впитали мои чувства
такое множество чудес сближало нас
со слов флотилией – отстоем неземных инсинуаций –
гипотезами что свернулись в разума полночных тиглях
где насыпь рушится с любви волнами
и сколь ещё всего воспрянув гибнет вновь
и сколь ещё всего крушится втайне
и пусть сова маячит и сплетает ночь
и ночь пускай пешком бредёт по пруду
и пусть утёс свитый из сов шатёр раскинет
пусть голые удавы источают холод дабы голубиный мир укрыть
там наверху где камень сплошь
где травы жухнут где слабеют пальцы
где цапля вод страшится где бормочет её тень
где сыплются сокровища и губы ледника дрожат
где черпает сокровищницу эмбрион в лампаде клюва
где память ворошит по палубе ветер побед
где берег это эры сморщенная кожа
где на востоке древнем и в судьбе таится слух
в подвижной суете пространств хрустальных
там наверху куда ни глянь всё камень сплошь
и в дистилляторе забав где плачем мы и наверху всё камень сплошь
будильник что звонит всего лишь раз звучит с высот
остановившейся слезы
ветра плевок застрявший в глотке слишком вял ему не спится
разорванному солнцем солнцами бесчеловечно отмщённому в морях
так долго как колеблется у пористой опушки ночи тень
так долго как рядом с друзьями на скамейках оседает пламя
и равнодушно взор отводит
кварцевый птицелов поить способен карликовый свет апсиды
курок надкрылья своего нашёптывая покрывает перламутром
но из какого беспорядка ирреального гробниц и век
и из какого цвета лютого из воздержаний бездны
мы извлекли на свет брезгливость старую укрытую под мёртвою листвой щитов
и окружилися незримыми щитами
походя отвергая жизнь
тоска – дьявольский эпицентр – послушную страну бурит коловоротом
и магнетизм её жужжит недвижной поступью вкруг аллигаторов кружа
достигли ль мы – там наверху где всё сплошь камень – надгробья братского
там наверху где всё сплошь камень
и в гавани инстинктов с талисманами зараза
что поглощённое водоворотом зеркало явит нам на заре
пристанища остекленевшие
притворной наготы названия в которых нынче только снисхожденье
глыб струится
слюдою застеклённые твердыни человеческой цепи
разглаживают комья туч – как будто зубы грома –
пасть широко распахнута – нам предлагают корку снега –
глумятся наверху
в зияющую вечность клюнула лакуна
уступы скал расколоты на убеждений очаги
зоны разобранных мозгов скользят на катерах ограничений ненадёжных
и приступают к нашим опытам – там наверху где всё сплошь галька
полярно тают льды – фанфара впалая –
что равнодушно взор отводит
X X X
озябло будущее – медленно грядёт
начало пенистое вывело меня на путь твоего взора
туда наверх где камень сплошь и холст времён
граничит с глинистыми кратерами там где никогда вспухает при упоминаньи
я воспеваю горечи несметные луга
каменным небом брошенные в нас – позору пища и предсмертным хрипам
хохочет бездна в нас
что выдержка да не пройдёт
что голосу кишка тонка стать чище
её неуловимый невод риска и гордыни простирается
туда где есть бессильный
там где царствие утратило пульсацию ночей тиши квартирной
так множат дни число на безразличьях
и те дремоты что живут на дня крючках под своим гнётом
изо дня в день за хвост себя кусая в танце кружат
и наверху там наверху всё камень сплошь и в танце кружит
ПРИМЕЧАНИЯ
[В нижеследующих примечаниях римские цифры относятся к девятнадцати частям всей поэмы; вторая цифра относится к строфе; третья означает номер строки в строфе.]
X.3.1. Неповторимая строчка на французском («et que l’amour suive l’amour d’in-consoles soleils suivi»).
X.9.1 – 12. Данная манера лирического заклинания, совмещаемая со стремительным нагромождением образов, часто встречается в произведениях Дада и сюрреалистов.
X.10. Пример "абсурдного" образа Дада, имеющего, тем не менее, основу в ежедневном опыте; огонь зачастую рассматривался как образ дружелюбия и уюта.
X.12. Подобно “почти” (les a-peu-pres), (в данном случае существительное) "никогда” (les jamais) - это ещё один признак всепроникающей любознательности в структуре человеческого языка.
X.12.15. Образ, использующий силу мифологического символизма, напоминающий о Кодексах Майя.