Я готовлю коня, как на грозный набег,
Я с ковра мою шашку снимаю,
Заряжаю наган…
Кто поймёт этот век?
Я давно его не понимаю.
Что нам выпадет завтра, тяжёлая плеть,
Эшафот или райские двери?
Тут бы, батя, самим повезло уцелеть.
Я молчу уж о Боге и вере.
И шальная рука не щадит никого.
Тут поди разберись в этой каше.
Ты, родимый, прости уж сынка своего,
И скажи – кто чужие, кто наши?
Подскажи мне, родной, где ты силы берёшь,
Коли правду свою не меняешь?
Как душой не продаться за ломаный грош.
Ты ответь, коль поболее знаешь.
Только что ж ты всё время молчишь будто враг,
И Господь так молчанием мучит?
Раз Его я не понял иль понял не так,
Пусть Он скажет, пусть сам и научит.
Я и спал и хлебал, не слезая с коня,
Я слезой и росой умывался.
Что ты кровью, родимый, пугаешь меня?
Да ведь я в ней три года купался!
Нет сомнения в сердце и жалости нет.
Всё прикрыто лихою бравадой.
Но всё кажется: кто-то кричит мне вослед,
Будто жалобно просит пощады.
Что ты плачешь истошно так, мил человек,
В страхе ноги мои обнимая?
Я бросаю наган. Кто поймёт этот век?
Я себя уже не понимаю.