Р.Г.
Любишь, душа бессмертная, или бред
вторит дурная кровь на смурной заре
и растворяется весь негасимый свет
в этом лилово-черном его нутре.
Имя его, теплея под кадыком,
походя не срывается с языка,
к вечеру разрастается в снежный ком,
за полночь – как пылающая река.
И оттого, вчера человек и мать,
я обращаюсь в степь желтоватой ржи.
Словно он прирождён меня убивать,
чтобы наверняка
захотелось жить.