Раздался гул. И пол как решето
задергался горизонталью. Грубо
хрипела дверь и падала посуда,
и лестница качалась не от ног
бегущих рыбаков, а от испуга.
А вечером все напились. Герои
кричали о судьбе своей, кивая
на кратеры вулканов, что молчали
в закатном солнце остро и кроваво.
И тихо падал снег в подъезд барачный,
откуда двое темных и невзрачных,
два палача, два краба плоскогрудых
вели под локти женщину босую.
И оборвалось сердце, - мне тринадцать,
я знал ее, улыбку, жест без фальши,
когда сорвали с плеч наряд убогий,
и черный треугольник между ног
на белом снеге, на вечернем снеге,
в себя вобрал зрачки самцов безрогих.
И с губ ее припухших, виноватых,
усмешка отлетала горьковато
к вершинам недоступным,
к вечным льдам…
От имени Колумба я тогда
начальную себе присвоил букву.