Рассеяный с улицы басс ота еянной 2008

Марат Светличный
РАССЕЯНЫЙ С УЛИЦЫ  БАСС(ота)ЕЯННОЙ     (2008)



                ТРИАДЕ

                Я расчесал фамильный крест
                Пришил на плечи, это просто,
                Ведь это просто цикл мест
                Где всем живётся  слишком сложно.

                Вот- вот рука сама подскажет
                Где адрес тот? Наверно вот!
                Где ниндзя так несчастно бродит.
                И этот сброд. Небесный Свод.

                Мне                словно  ройнер
                Мария Рильке мне поэт.
                Тут нет поэтов на подстилках
                Конечно, это просто бред.

                Мой  Дед. Великий «Маяковский
                Писал            мало написа
                И барабан совсем неловкий
                Комитету (О.Т.)»  он расписал.

                Поочерёдно я не  нищий,
                И точно я не Пастернак,
                Ведь продал он с насмешкой пищу,
                А я же выбираю   «ФАК».
      
                Так вот, я воду выбираю
                Пустых озёр, где можно плыть.
                И я совсем не умоляю
                Себя любить. Её любить?

                Ведь это нить. Пора убить.
                Убить  нечестным патриархом
                Святую, немощную нить
                В таком неоднозначном парке.               
               
               
            
* * *               

                Маши падали с  удара
                Это точно помню.
                Уверял себя в обратном
                Шёл в каменоломню.

                Дров, наламывая, чётких
                Отсылал  триаде.
                Шёл дорогой из засад,
                Но при своём параде.

                Спотыкаясь о мундиры
                И свои сортиры,
                Умилялся правдам
                Расставлял пажам пунктиры.   
               
                Мелочь нищим раздавал
                И жгли её факиры.
                Медною монетой отзывался
                Очерк Мира.

                Иссушил песок ночами,
                Растоптав десятки,
                С правильными акушерами
                Игрался в прядки.

                Убегая без оглядки,
                Собирая пятки,
                Светлым солнцем ускоряясь,
                Да во имя матки.

                И мотки из ниток
                Удивляли содержаньем,
                Непростой убыток
                В самурайском начинанье.

                А избытком лжи и гордой
                Звёздочкой да с пальмы
                Метил только в сердце,
                Умиляясь весне ранней.




                Ранами суставов  наградили
                В древнем Риме
                Песнями Фаина и, конечно,
                О Сим –Симе.

                Далее  неважные качели
                Подпилили,
                А
                Потом срубили полностью
                Не в этой пантомиме.
       
                Чёрной-чёрной ночью
                Ричи Блекмор удивился
                Циником  поэтики
                Великой поделился.

                Задушив змею случайно,
                Резко озлобился,
                Озлобился редкими
                Ухмылкой сочинился.

                Далее разбился на моём вселенском ухе.   
                Точно уверял, что
                Дядя Пушкин был не в духе,
                Всех святых отцов.

                Он даже не обидил мухи.
                Просто был таков,
                А я же лишь
                Черкаю слухи.               

                Духи отпустите солнцу
                Повод для потехи.
                Я же не ходил учиться
                В эту школу Плехи.

                Просто хмурил Вехи и
                Смеялся по угару.
                Правда, осушил совсем
                На всех данную тару.
 
                Подошёл к амбару.
                Там уселся Паустовский.
                И читал чего-то столь
                Отчаянный   Частовский.


                По частушкам он смеялся,
                Словно песнью Бродский.
                Оживали имена,
                Даже Елен Милосской.

                С ним смеялись дружно,
                Но хотя кому-то нужно
                Обойти собаками
                Расставленные лужи.

                Он спокойно обнимал.
                Молчал дружище Друже,
                Чёркал на английском
                Этот бред. Хотя не хуже
                Русского злословия
                Поэтики бесстужной.

                Жил, тужил, не парился
                По баням и мозаикам,
                Радовался кошкам, зайкам
                В музыкальной майке.

                Гордый Амадей напился
                И, надев фуфайку,
                Ухмыльнулся нагло,
                Вспомнив, группу «Воровайки».

                Подукрав остатки,
                Кто-то стукнул по оконцу.
                В тот же миг в театре   
                Улыбнулась дева солнцу.

                И,  расправив, колокольни
                Плечи и погонцы
                Вышла замуж за героя
                Резким перезвонцем.

                Встал герой спокойно
                И пошёл вперёд Феллини.
                Все они по жизни плыли
                Только на ДельфинЕ.




                Он затанцевал, исполнив,
                Песню о Марине,
                Первой юной Девы
                На его гнилой перине.

                Было это летом
                И кавычки закрывали.
                Глупыми сонетами
                Покоя не давали.   
   
                Мудрым змееловам, отодвинув,
                Все спирали. Разделили на
                Двое. Зачем?
                Ответьте сами.
               
                Ну, они подумали, затопали
                Немного. Ведь тревога прозой
                Всё равно уже дорога.
               
                От порога до порога, прыгая,
                Столь строго, автор ожидал
                Свершений и сплетений слога.

                Бога? Где нет бога?
                Он не знал, стучал баклуши.
                Те же отстучали, исковеркав свои уши.

                Запалили дом давно.
                Теперь идут по суше.
                Ищут капли  чуши,
                Он
                Которые он нарушил...


*********************************************

                Рука гуляла в пианино,
                А рот хватался за тромбон.
                Он расчехлил свою перину
                И стал за это заражён.

                И поражённым он остался
                Весной в всевышних зеркалах,
                Хотя спокойно растворялся
                Песок в намеченных морях.

                Тонули люди без вопросов.
                Вопросы задавал трубач,
                И сторожила с папироской
                Курил как полноценный врач.

                Лечил болезни, но не шаркал
                По старым  кафелинам, где
                Оставил юные помарки,
                На непонятной столь воде.

                Купался в колокольном звоне
                Ребёнок. Бабушки ушли.
                И, отстояв, своё в вагоне
                Руками, взявшись, отошли

                Курнуть к забору. И задорно
                Чесались руки у волков.
                Они стучали все  упорно.
                А Моцарт есть. И был таков.

                Чьё достоянье неизбежно
                Колоколам или луне,
                Он ставил ноты так небрежно,
                Что курит до сих пор во мне.

                Из новых книг спина устала
                Рукой отважною писать,
                Ведь этого опять столь мало,
                Что и вообще не разобрать.

                По дивным полкам, разделяя,
                По строчкам прыгала овца.
                Всем остальным, не доверяя,
                Драконом помнила отца.               

                (апрель, 2008)

                * * *

                И чёрный рыцарь осветлел
                Драконьей костью в половину,
                Ведь он совсем не их хотел,
                Хотел опять в свою рутину.

                Где  мнут пригорки и холмы,
                Стоят уверенны в печали.
                Я вспоминаю только лбы
                На незапятнатой вуали.
                Где расцветал как городок,
                Забором окружённым с входа
                И темнота его дорог
                Давным - давно и тёмным рода.
               
                Всечасных древних мудрецов,
                Давно расписанных по звёздам.
                Возможно и закон суров
                И к темноте, к всё тем ж розгам.

                Убитый горем плачет вновь,
                Ведь одинокая в печали,
                Надула и живот и бровь
                И раздувает тайны стали.

                Зачем? Ответ. Вопрос и ночь
                Два ноль ноль восемь, но в июне
                Он точно помнит свою дочь,
                Уверен в ней, не в этой думе.

                И пусть ей будет лишь тепло
                Там, где порок её накроет,
                Покуда нас всех
                Замело,
                Ей мама пусть лицо обмоет

                Святой водой.  Как водопад
                Покинут слёзы эти очи.
                А я опять же невпопад
                Протру очки февральской ночью.

                И обернусь назад вослед,
                Ведь оборот лихое дело.
                Люблю навеки этот бред.
                Люблю словами. Но не смело.

                Не прикоснулся. Но отдал
                Бездонный ад. И тут остался.
                И это тоже невпопад:
                В пески святые прорывался.

                Мне дали дикий приступ книг
                Я с Беломора возвращался,
                И кто-то там давно возник
                И даже всем не представлялся.

                И как касаются мощей
                Я прикоснулся к человеку,
                Задавно полному идей,
                Но не плевавшим мысли  в реку.

                Он много, что переводил,
                Назад вперёд подобно стрелкам.
                Всех  на Юпитер проводил
                На этом мелководье мелком.

                И, распахнув, свои глаза-
                Причины стали всё яснее,-
                Одна весенняя гроза,
                Хотя уже слегка умнее

                Глупцов потерянных. Увы
                Мы возвращаемся элитой,
                Ведь это мы. Всё те же Вы
                Давно знакомились с орбитой.

                И, попрощавшись, на Луне
                На сходке диких лун единым
                Мне эта дура -чушь в огне
                Горит пусть словом  неделимым.

                Ведь мало жизней на земле,
                Которым не дано закончить
                И раскопать в своей золе
                Великость пирамиды отчей.

                Отчётность точно по часам,
                Ведь там и там погасло солнце,
                Но мы уж строим новый храм,
                Где места нет пустым оконцам.

                И неуверенным в себе
                Совет один – побойтесь Бога,
                Особенно в своей мольбе,
                Неясной нам печалью слога.