Путник усталый в пустыне влачился
В древнем халате, под старой чалмой.
В горном ауле он Богу молился
За здравие рода, за вечный покой.
Природа детяти, ей шалость по вкусу,
Разбушевавшись, не знает предела;
Она лишь покорна пророку Исусу,
Что-то иное, нет ей и дела.
Скала над ущельем века красовалась,
Солнца восходы лучи отражала,
Струей водопада всегда умывалась,
Восторг, восхищение собой выражала.
В минуту проклятия земля содрогалась
Изверглась в ущелье скала упоения.
О времени этом адом версталось,
Воды неслися, неслися каменья.
Поток тлетворный вершил погребения,
Греховных деяний судить не пристало.
Очи взирали, какое терпение!
Не стало аула и рода не стало.
Старик одинокий свидетель трагедии,
Память об этом храниться века.
По приданию грустной элегии,
Стихия смерилась у ног старика.
Горам отвращение, поклоны долине,
Где ветер песчаный неистово свищет.
По местным рассказам, он и поныне,
Бродит в пустыне, пристанище ищет.