У неё нет моих телефонов. Она не знает адресов: ни домашнего, ни электронной почты. А офиса у меня пока нет. Есть нечеловеческие амбиции и подписанный контракт – итог полугодового адского труда. И напрямую она никогда со мной не свяжется, чтобы не случилось. Но у нас есть один общий знакомый.
Он живет далеко. Но через пару лет – я уверен! – эта женщина снова начнет по мне скучать. Безысходно и болезненно. И она вспомнит про этого человека, обязательно вспомнит. Она отложит свои дела, сменит строгий белый костюм на джинсы и сядет в самолет. Проведет ночь в гостинице, потом три часа протошнит в вонючем микроавтобусе и еще час примерно пехтурой…
Она будет долго сидеть у подъезда. Ждать целый день. А потом она будет долго плакать, теряя собственное достоинство, и унизительно выпрашивать номер моего телефона. А потом скажет: «Мне ничего-ничего от него не нужно. Совсем ничего. Просто скажите, каким он стал? Красивый? Стройный?». И наш общий знакомый не выдержит, улыбнется уголками рта и чуть заметно кивнет. «Я знала! Я знала, что у него всё хорошо будет», - скажет она. А потом напишет на бумажке свой телефон – простой, самый обычный порядок цифр. «Если вдруг увидитесь – передайте, что я жду звонка. Я просто хочу на него посмотреть. Как он приедет за мной на большой чёрной машине. Стройный, в костюме…», - и она мечтательно улыбнется.
Через пару месяцев мы встретимся с нашим общим знакомым. Мой чёрный автомобиль бизнес класса мягко тронется с места. Знакомый протянет мне бумажку с номером и передаст разговор.
- А смысл? На фига я буду ей звонить? – Я беру листок, аккуратно рву пополам, комкаю и бросаю в пепельницу. Конечно, чтобы потом позвонить.
На следующий день я поеду на Горбушку, чтобы купить левую симку и разовый телефон за тысячу. Позвоню. Мы договоримся о встрече. И, само собой, я заеду к ней на работу. Ждать придется не меньше тридцати минут. И сердце даже не ускорит ритма, когда я увижу её. С какой-то внутренней тоской я отмечу излишне аккуратный макияж, так и не скрывший мешков под глазам. Двойной подбородок, складки на шее. Зубки, потемневшие от сигарет. И какие-то скучные, потухшие глаза. Как у большинства женщин в метро. И мне станет немного стыдно за мой костюм Том Форд и «Мерседес» представительского класса. С водителем. Мы едем ужинать в гробовой тишине.
Я люблю грузинскую кухню. А она, судя по раздавшимся бёдрам и гусеничке на животике, вообще любит поесть. Я делаю по-гусарски красивый заказ. Сам при этом ограничусь салатом и парой рюмок водки – я давно слежу за весом, сбросил 35 кг. Несмотря на то, что я постоянно хочу есть. И даже в своих тяжелых снах я часто вижу сосиски или колбасу. За ужином она выпивает две бутылки вина в одну харюшку. И начинается то, чего я ждал…
- Я ждала, я тебя так ждала. Я до сих пор твои вещи храню. Веришь? Я каждый день по два часа у подъезда стояла, - шепчет она сквозь слезы взахлеб.
- А смысл какой? Две недели феерии и опять твой бесконечный брёх?
Примерно в такой тональности мы заканчиваем наш ужин. Ехать со мной она отказывается. Садится в такси, заявляя, что платить будет сама. Чтобы поездка особо не била её по карману, я сую таксисту в руку 50 долларов. Он понимающе кивает.
- Позвонишь? – спрашивает она такими родными губами. Беззвучно. Через стекло. Я слишком хорошо помню эти губы. Скучаю по ним, люблю их.
- Я киваю, прикрыв глаза. Сажусь на заднее сиденье своей черной «эски». Выбрасываю разовый телефон в окно. Прикуриваю, глубоко затягиваюсь дымом. Я действительно её люблю. Оказывается, до сих пор. Но то, что мы тогда расстались, было правильно.
Водка наконец-то заполняет теплом самые укромные уголки тела. Я прикрываю глаза и откидываюсь на белую кожу. «Мерседес» везет меня на Фрунзенскую набережную. Домой.